– И каким же образом тебя принудили?
Величественно выпрямившись, она с раздражающей прямотой посмотрела ему в глаза.
– Я вовсе не обязана тебе рассказывать.
– Конечно, не обязана, – сдержанно согласился Дафф.
– О, так и быть, – вздохнула она, не зная, что заставило ее согласиться: собственный здравый смысл или подспудный гнев Даффа. В конце концов, именно он спас ее от Уоллингейма! – Я у тебя в большом долгу, так что, если желаешь объяснений, ты их получишь. И кроме того, мне не нравится, когда ты так на меня смотришь.
– Как именно? – улыбнулся он.
– Как будто хочешь вытрясти из меня все сведения.
– Не путай меня с Уоллингеймом, – рассердился он. – Если не хочешь, можешь не говорить.
– Я бы предпочла вообще забыть о случившемся. Притвориться, что ты просто привез меня домой после чудесного, сказочного дня, проведенного в твоем охотничьем домике, и что моя жизнь отныне будет исполнена радости.
В ее голосе вдруг зазвенело отчаяние, и Дафф, совершенно забыв об остальных обитателях коттеджа, – случай для него небывалый, – протянул руки, усадил ее на колени и крепко обнял.
– Я ревную к каждому мужчине, который когда-то был с тобой, – признался он, даже не испугавшись собственной откровенности. Не пытаясь понять, действительно ли это так. – Ты можешь рассказать мне все или самую малость, как пожелаешь. Мне это безразлично. По моему мнению, тема закрыта. И давай поговорим о более приятных вещах. Как думаешь, твоя матушка отпустит тебя завтра со мной? Тогда давай строить планы…
– Ты предлагаешь мне рай, Дафф. Во всех смыслах этого слова.
И она позволила себе секунду помечтать, что останется в этом блаженном месте навсегда.
– Ты вернула мне жизнь. Почему бы мне не предложить тебе все и вся?
Если бы только она могла позволить себе поверить, что мужчины вроде Даффа способны дать нечто большее, чем мимолетное наслаждение! Что рай действительно существовал совсем рядом: только руку протянуть, – и ей позволят поселиться там навеки.
– Сейчас спрошу маму, – пробормотала она, чтобы избавиться от несбыточных грез.
– А если понадобится избавиться от Уоллингейма окончательно – только попроси.
Он был достаточно тактичен, чтобы не объяснить, что предъявляет исключительные права на ее время и саму Аннабел. Впрочем, он сам еще никак не мог до конца осознать, что всего две недели назад подобные чувства были для него немыслимы.
– Возможно, он и не вернется.
– Возможно, – кивнул Дафф и при виде ее искаженного ужасом лица быстро добавил: – Уверен, что так и будет.
Но Аннабел слишком долго играла в театре, чтобы не распознать его мысли. Уоллингейм обязательно вернется. Она читала это в глазах Даффа.
– В любом случае, – заметила она, не желая предаваться мучительным раздумьям и пытаясь растолковать Даффу, почему так долго терпела Уоллингейма, – я бы хотела объяснить суть наших отношений.
Ему следовало сказать, что это вовсе не обязательно. Отмахнуться от ее исповеди. Но именно к ней он не был так равнодушен, как к остальным любовницам, и поэтому промолчал.
– Вскоре после того, как я впервые приехала в Лондон, – начала Аннабел, – пришлось занять денег у ростовщика и подписать вексель. Я только что начинала карьеру в театре и жила почти в нищете.
Она не стала говорить, что должна была посылать деньги домой, матери и Хлое, оставшимся без пенни в кармане. Разве человек, подобный Даффу, знает, что такое «стесненные обстоятельства»?
– Итак, у меня появились долги, а недавно Уоллингейму удалось узнать о моей сделке с Крассуэллом, и выкупил у него вексель. Я почти выплатила всю сумму, но, зная, что Уоллингейму не терпится выкупить вексель, Крассуэлл заломил огромную цену, так что мне пришлось смириться и платить снова. Я попыталась обратиться в суд, но Уоллингейм пригрозил найти моих родственников и все им рассказать. Что мне было делать?
– Когда все это происходило? – спросил Дафф, словно от точного количества дней, проведенных ею с Уоллингеймом, зависело, уймется ли его ревность.
– В начале этого года. До того я была совершенно независима. И ты сам это знаешь. Я никогда не имела покровителей. Уоллингейм, разумеется, был невозможен, вел себя отвратительно, грозил опозорить меня всеми мыслимыми способами. Я постаралась как можно скорее выплатить ему долг и ушла.
После этого объяснения ему стало легче. Теперь он точно знал, что Уоллингейм не имел на нее никаких прав. И это очень хорошо, потому что, если бы Уоллингейм и дальше настаивал на продолжении отношений с Аннабел, Даффу пришлось бы убить его. При необходимости. Если бы человек не опомнился и не прекратил своих преследований.
Дафф был не лучше и не хуже остальных членов общества, когда речь шла о принятых в свете правилах поведения.
Это было жестокое время. И жизнь человека ничего не стоила.
Мужчин, женщин и детей ссылали на каторгу за кражу булки, а иногда вешали и за меньшее преступление. И хотя бесчеловечные английские законы были писаны не для аристократов, элегантная одежда и безупречные манеры иногда скрывали натуру настоящего варвара. Мужья избивали жен, пускали по ветру их приданое, жены, в свою очередь, наставляли мужьям рога. Мужчины дрались на дуэли из-за карточного проигрыша или иной столь же бессмысленной причины.
Или из-за женщины.
Глава 19
– Дарли был готов разделаться с тобой прямо на месте, – пробормотал Дугал, по привычке устраиваясь в углу экипажа и вытягивая ноги на противоположное сиденье.
– Сомневаюсь, – отмахнулся Уоллингейм, откупоривая бутылку бренди и делая большой глоток.
– Можешь отрицать, если угодно, но все это правда. Я видел его глаза. А Дарли из тех, кто не задумается пустить пулю в соперника. Не говоря уже о том что почти всегда он дрался, защищая так называемую честь очередной любовницы. Повезло тебе убраться отгула невредимым.
– Ты мелешь чушь, Дугал! Что же касается Дарли, я позабочусь, чтобы он заплатил за свою чертову наглость!
– Подумываешь снова нанять громил? – усмехнулся Дугал.
– Если понадобится, – прорычал граф, которого мало интересовали вопросы чести Добро и зло были для него простыми словами.
– Учти, Дарли будет начеку. Он так и сказал.
– Мне все равно, – процедил Уоллингейм. – Знаю только, что он должен заплатить мне за то, что увел у меня любовницу.
– А может, и нет, – заметил Дугал. Как человек неглупый, он сдержался и не добавил, что вряд ли Уоллингейм может по праву считать Аннабел своей.
– Не считай меня глупцом, – фыркнул Уоллингейм. – От них так и несло сексом!
– С того места, где я сидел, до меня не донеслось никаких особых запахов.
– Они провели день в постели, – настаивал Уоллингейм, – готов прозакладывать свою конюшню.
– Поскольку мне очень нравится твоя конюшня, нельзя ли узнать поточнее, спали они или нет?
– Очень смешно! Теперь моя очередь поиздеваться над твоими привязанностями. Возьми хотя бы Дженет Фергюсон: она так худа, что вот-вот переломится, и тащит в постель кого ни попадя. Надеюсь, ты знаешь, что не один пользуешься ее благосклонностью!
– А мне все равно, – заверил Дугал, причем вполне искренне. Его возлюбленная была невероятно страстной женщиной, несмотря на мальчишеские формы и склонность к распутству. – Кроме того, вряд ли Аннабел Фостер может считаться твоей исключительной собственностью.
– Невзирая ни на что, я намереваюсь вернуть ее в свою постель в самое кратчайшее время, – твердо объявил Уоллингейм.
– И как ты предлагаешь это сделать?
– Обычным способом, – процедил Уоллингейм. – Хитростью.
Глава 20
Перед отъездом Дафф выпил чаю в компании Аннабел, миссис Фостер и Молли. И заодно попросил разрешения у миссис Фостер заехать наутро за Аннабел. Миссис Фостер, разумеется, и не думала возражать.