Мне ж, как Венеры искал я, кости кидая на счастье,
Прыгали все на беду только собаки одни.
Мы все слышали об Александрии, а теперь знаем, что она — источник всей лжи и всех обманов, где берут начало сюжеты всех мимических представлений.
Демокрит порицал половую связь, считая ее просто действом, в результате которого один человек порождается от другого, — и, клянусь Геркулесом, чем меньше этого, тем лучше! С другой стороны, вялые атлеты находят, что половая связь омолаживает их; она способна устранить хриплость голоса, вылечить боль в чреслах, обострить зрение; она восстанавливает душевное равновесие и прогоняет меланхолию.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ NEX[1]
ГЛАВА ПEРВАЯ
— Там у дверей двое посетителей, хозяин. — Белбон бросил на меня взгляд исподлобья и неуверенно переступил с ноги на ногу.
— Как их зовут?
— Они не назвали своих имен.
— Ты знаешь их в лицо?
— Я никогда не видел их прежде, хозяин.
— Они сказали, что им нужно?
— Нет, хозяин.
Несколько секунд я размышлял, глядя в пламя жаровни.
— Так, понятно. Двое мужчин…
— Не совсем так, хозяин…
— Двое посетителей, ты сказал. Они мужчины или нет?
— Ну, — проговорил Белбон, наморщив лоб, — один из них наверняка мужчина. По крайней мере, мне так кажется…
— А другой?
— Женщина, по-моему. А может быть, нет… — Он задумчиво, но не очень сосредоточенно глядел в пространство, словно пытаясь вспомнить, что ел сегодня на завтрак.
Чуть повернув голову, я бросил взгляд мимо пылавшей жаровни через узкое окно в сад, где над небольшим рыбным садком несла стражу статуя Минервы. Солнце начинало опускаться. Январские дни слишком коротки, особенно для человека пятидесяти четырех лет, когда старость начинает напоминать о себе холодом в костях. Но дневной свет был еще достаточно сильным
и позволял видеть вокруг отчетливо — настолько отчетливо, чтобы разглядеть, был ли стоявший у дверей человек мужчиной или женщиной. Или зрение Белбона начало ухудшаться?
Белбон не принадлежит к числу самых умных рабов. Но недостаток мозгов он компенсирует избытком мускулов. Уже много лет эта неповоротливая гора разбухшей мускулатуры, увенчанная пучком волос соломенного цвета, служит моим телохранителем, но в последние годы его реакция заметно ухудшилась. Я решил определить его в привратники, рассудив, что за долгую службу у меня он научился узнавать в лицо большую часть моих посетителей и что размеры его тела станут отпугивать тех из них, с кем он незнаком. Увы, если он не в состоянии отличить мужчину от женщины, работа привратника едва ли ему подходит.
Белбон закончил изучать пространство и прочистил горло.
— Впустить их в дом, хозяин?
— Подожди, посмотрим, правильно ли я тебя понял. Итак, двое посетителей непонятного пола, отказывающиеся назвать свои имена, пришли в дом к человеку, который всю свою жизнь наживал себе врагов, — и это здесь, в сердце самого опасного города в мире. Пустить ли их в дом, спрашиваешь ты? Почему бы и нет?
Мой сарказм, по-видимому, не достиг своей цели. Белбон кивнул и вышел из комнаты прежде, чем я успел его остановить.
Минуту спустя он вернулся с посетителями. Я поднялся, чтобы приветствовать их, и понял, что глаза Белбона были по-прежнему остры, острее, пожалуй, моих собственных. Взгляни я на эту пару с противоположной стороны улицы или заметь я их во время прогулки по форуму, и я принял бы их именно за тех, кем они пытались казаться — небольшого роста юношей с изящными чертами, одетым в плохо сидящую на нем тогу и шляпу с широкими полями (несмотря на совсем не солнечную погоду), и гораздо более пожилой и более крупной женщиной, завернувшейся в столу, которая укрывала ее с головы до пят от нескромных взглядов. Но при более тщательном рассмотрении их наряды показались мне странными.
Мне не были видны очертания тела юноши, спрятанные под складками тоги, которая была ему слишком велика, но с лицом его было что-то не так; на нем не было ни малейших признаков бороды, а его мягкие руки с красивым маникюром двигались с изяществом, не свойственным мужчинам. Кроме того, его волосы, вместо того чтобы лежать коротким ежиком вокруг ушей и на затылке, были, казалось, собраны в пучок, скрытый под шляпой, что указывало на их необычную длину. Цвет волос был не менее странным — темные у корней, они светлели на концах там, где отдельные пряди выбивались из-под полей его шляпы, которую он явно не собирался снимать.