На это я мог ответить только пожатием плеч. За те тридцать лет, что прошли с тех Пор, как я расстался с Дионом, я сотни раз мог погибнуть, потому что мои заботы то и дело подвергали меня опасности, и сотни раз я, подобно прочим людям, мог лишиться всего своего достояния. Вместо этого мне достался прекрасный дом на Палатине, где в числе моих соседей были сенаторы и богатые торговцы. Объяснение Диона по поводу моей удачи было не хуже других объяснений, хоть мне и кажется, что даже философы не могут сказать, почему Фортуна улыбается одним людям и с презрением отворачивается от других. Глядя за тем, как Дион возобновил свою порывистую ходьбу, я не мог удержаться от мысли, что сам он, несмотря на долгие годы, посвященные разысканию истины, имел вид человека, к которому Фортуна повернулась спиной.
Я уже давно не беседовал ни с одним философом и успел позабыть, как они любят говорить — даже больше, чем политики, и не всегда по делу. Мы отвлеклись далеко в сторону от целей, которые привели Диона в мой дом. В саду становилось холодно.
— Давайте вернемся в дом. Если жаровня все еще слишком горяча, я прикажу рабыне подать вам охлаждающего вина.
— Для меня лучше согревающего, — сказал Тригонион, дрожа от вечерней прохлады.
— М-да, я бы выпил еще твоего превосходного вина, — пробормотал Дион. — Я чувствую сильную жажду.
— Может, ты чувствуешь и голод? — спросил я. Мой желудок заурчал.
— Нет! — решительно отказался он. Но ступив на порог дома, он споткнулся и закачался, а когда я протянул руку, чтобы поддержать его, то почувствовал, как он весь дрожит.
— Когда ты ел последний раз?
Он покачал головой.
— Не могу сказать наверняка.
— Ты не помнишь?
— Вчера я решился выйти на улицу, переодетый как сегодня, и купил себе на рынке немного хлеба. — Он покачал головой. — Я мог бы купить побольше, чтобы осталось на утро, но кто-нибудь мог отравить его, пока я спал…
— Так ты весь день сегодня ничего не ел?
— В последнем месте, где я жил, рабы пытались отравить меня! Даже в доме у Тита Копония я не чувствую себя в безопасности. Если рабов одного человека можно подкупить, чтобы они отравили живущего в доме гостя, значит, можно подкупить и рабов другого. Я ем только то, что готовят у меня на глазах, или то, что сам покупаю на рынке, где пищу невозможно испортить.
— У некоторых людей имеются специальные рабы, чтобы пробовать пищу своих хозяев, — сказал я, зная, что подобная практика особенно распространена в родной Диону Александрии, где рожденные от кровосмесительных браков, соперничающие друг с другом цари и их агенты вечно пытаются разделаться со своими противниками.
— Конечно, у меня был такой раб! — сказал Дион. — Как иначе я смог бы остаться в живых после покушения? Но беда в том, что умершего раба необходимо заменить новым, а пребывание в Риме истощило мой кошелек. У меня даже нет денег на то, чтобы вернуться в Александрию, когда погода наладится и откроется навигационный сезон. — Он снова споткнулся и чуть не упал на жаровню.
— Но ты на ногах не стоишь от голода! — запротестовал я, схватив его за руку и подталкивая к креслу. — Я настаиваю на том, чтобы ты съел что-нибудь. Пища в моем доме совершенно безопасна, а моя жена… — я собрался добавить что-нибудь экстравагантное по поводу кулинарных способностей Вифании, но, зарекомендовав себя в глазах гостей любителем истины, сказал вместо этого: — Моя жена не такой уж плохой повар, особенно когда готовит блюда по-александрийски.
— Твоя жена сама готовит? — спросил Тригонион. — В таком великолепном доме?
— Великолепный лом не обязательно свидетельствует о толщине кошелька своего владельца. Кроме того, ей нравится готовить, и у нее есть специальная рабыня, которая помогает ей. А вот и она сама, — добавил я, увидев, что в дверном проеме стоит Вифания.
Я собрался представить ее более обстоятельно, но меня остановило выражение ее лица. Она перевела взгляд с Диона на Тригониона и снова вернулась к Диону, который едва заметил ее в своем полуобморочном состоянии, а затем посмотрела на меня с таким хмурым видом, который я не мог объяснить даже после тридцати лет совместной жизни. Что опять я сделал не так?