— Ты отдала сегодня Хризиду на пытку?
Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Даже при свете светильников, отраженном от красных стен, лицо ее выглядело бледным.
— Вообще-то я привела тебя сюда, чтобы поговорить о более важных вещах, но раз ты спрашиваешь, Гордиан, — да, Хризиду пытали сегодня. Не я сама, разумеется. Прислужники суда. Надеюсь, тебе известно, что рабыня не может свидетельствовать на суде, не подвергнувшись предварительно пытке? Иначе она просто повторит то, что приказала ей говорить хозяйка.
— Невероятно логично.
— Эта сучка пыталась отравить меня. Я застала ее на месте преступления.
— Она созналась?
— Да.
— Она указала на Целия?
— Разумеется. Ты сам услышишь завтра ее показания, их огласят перед моим выступлением.
— Показания, исторгнутые под пыткой.
— У тебя сегодня какой-то нездоровый интерес к пыткам, Гордиан. Неужели тебе не хватило пытки слушать эту ужасную поэму Катулла? Правду сказать, когда он сообщил мне, что у него есть стихотворение, идеально подходящее для праздника Великой Матери… — Она пожала плечами, потом оживилась: — Но, надеюсь, мне не придется прибегать к пытке, чтобы убедить тебя завтра выступить на суде?
— Меня?
— Ну разумеется. А кого еще, как ты думаешь, имел в виду Геренний, когда говорил о человеке, которого Цицерон назвал «самым честным во всем Риме»? Тебе нужно лишь сказать, что ты сам наблюдал в Сенийских банях, а также вчера в моем доме, когда меня пытались отравить.
— А что, если я откажусь это делать?
Она посмотрела удивленно,
— Никто тебя не неволит. Но я думала, ты хочешь, чтобы Целий понес наказание.
— Я хочу узнать, кто убил Диона.
— Это одно и то же, Гордиан. Любому жителю Рима это известно, так почему ты сомневаешься? Ах да, я и забыла, ты же человек, которому нужны доказательства. Тогда тебе следовало бы предъявить суду тех рабов Лукцея, которые участвовали в попытке отравления. Ты говорил, что собираешься разыскать и купить их для меня. Тебе что-нибудь удалось?
— Нет.
— Очень плохо. Они могли бы стать важными свидетелями. Я послала тебе серебро, чтобы ты купил их, верно?
— Я верну тебе серебро.
— Суд еще не окончен. Спешить некуда.
— Я должен ждать, пока мой сын Экон не вернется в Рим…
— Забудь о серебре, Гордиан. Не стоит возвращать его. Ты меня понял?
— Не совсем.
— Считай, что это часть твоей платы… Теперь, разумеется, ты выступишь завтра на суде. Ты должен ато сделать.
— Должен?
— Если тебя сколько-нибудь занимает вопрос справедливости. Если ты хочешь, чтобы тень Диона нашла покой.
— Если бы мне было ясно, как умер Дион.
Она вздохнула, выведенная из терпения:
— Асиций и Целий ворвались в дом Копония и закололи беднягу.
Я не слушал ее, считая в голове дни.
— Есть еще шанс, что Экон вернется сегодня вечером или завтра…
— Хорошо. Если он вернется и привезет новости об этих рабах, то мы, вероятно, сумеем приобщить их к делу как свидетелей. Но я уже сказала тебе, забудь о серебре.
Мы говорили каждый о своем, так что я едва услышал ее слова.
— Еще кое-что, — сказал я. — Моя забывчивость. Вчера, когда я уходил из твоего дома, я собирался забрать с собой ту порцию «волос горгоны», что ты мне показывала, чтобы сравнить ее с ядом, который хранится у меня. Так получилось, что я позабыл… — Я вздрогнул, вспомнив ужасный вид Хризиды, неожиданно смещенной с поста фаворитки, и свой поспешный побег из спальни Клодии. — Могу я забрать «волосы горгоны» с собой сегодня?
Клодия поколебалась.
— Боюсь, что нет. Их взял Геренний. Он сказал, что предъявит их завтра в качестве улики, когда я буду давать показания. Хотя я и не думаю, что пригоршня яда может произвести на судей такое же впечатление, какое произвел бы окровавленный кинжал или что-нибудь в этом роде. Это так важно?
— Да нет, думаю, нет. Я лишь хотел убедиться в том, что правильно определил порошок, ради собственного удовлетворения.
— Если бы это могло убедить тебя выступить завтра, то мне жаль, что я его отдала. Впрочем, я могла бы попробовать получить его у Геренния обратно, хотя уже довольно поздно. А утром вряд ли будет время…
Я покачал головой.
— Не стоит беспокоиться.
— Нет? Хорошо. — Она слабо рассмеялась: — Не думаю, что мне была бы по силам еще одна неприятность за сегодняшнюю ночь. Я действительно ужасно устала. Врач Клодия сказал, что последствия отравления будут чувствоваться какое-то время. Действительно, самочувствие мое ужасно. Я не смогла проглотить ни кусочка из того, что подавали сегодня за столом. Мне пришлось принять на веру, что мой повар не подвел. Ну же, Гордиан, скажи, что ты выступишь завтра на суде. Не заставляй меня ложиться в постель с беспокойством по этому поводу. Говорю тебе, ты должен лишь подтвердить то, что видел собственными глазами.