— Диана сказала, что у тебя гости, — произнесла она наконец. К ней вернулся старый александрийский акцент, а тон ее стал еще более высокомерным, чем обычно. Она изучала моих посетителей так пристально, что Тригонион нервно опустил глаза, а Дион, наконец обративший на нее внимание, заморгал и заслонился рукой, словно глядел на солнце.
— Что-нибудь не так? — спросил я, втихомолку гримасничая обращенной к ней половиной лица. Я подумал, что это заставит ее улыбнуться. Но я ошибался.
— Полагаю, вы хотите что-нибудь съесть? — сказала она бесцветным голосом. То, как она поджала при этом губы, окончательно испортило бы внешность менее красивой женщины.
«Ах, вот в чем дело, — подумал я, — просто она появилась в дверях раньше, чем я заметил, и слышала мое осторожное подтверждение ее кулинарных навыков». Но даже в этом случае поднятой брови хватило бы, чтобы выказать мне свое неудовольствие. Возможно, дело в том, что сегодня мне предстояло упаковать вещи для завтрашнего путешествия и я оставил всю работу ей, пока сам развлекаюсь с гостями в своем кабинете — особенно с такими сомнительными гостями. Я посмотрел свежим взглядом на Диона в его измятой столе и оплывшем гриме и на Тригониона, игравшего своими белокурыми прядями и нервно перебиравшего складки тоги под суровым взглядом Вифании, и понял, какими они должны казаться ей. Вифании давно пришлось смириться с тем, что через наш дом прошла целая вереница лиц самой странной репутации, но она никогда не скрывала своего отвращения к тем, кто не внушал ей симпатии. Очевидно, она очень низкого мнения о египетском после и его спутнике.
— Что-нибудь съесть — да, пожалуй, — сказал я, повысив голос, чтобы привлечь к себе внимание моих посетителей, потому что оба они, казалось, были зачарованы завораживающим взглядом Вифании. — Как ты на это смотришь, Тригонион?
Маленький галл моргнул и сумел заставить себя кивнуть головой.
— И для тебя тоже, учитель, — я настаиваю! Я не позволю тебе покинуть мой дом, предварительно не подкрепившись.
Дион с усталым и смущенным видом склонил голову, дрожа от волнения и, вне всяких сомнений, от голода. Он пробормотал что-то про себя, затем наконец поднял голову и кивнул.
— Да — александрийские блюда, ты сказал?
— Что мы предложим нашим гостям? Вифания, ты меня слышишь?
Она, казалось, очнулась от своих грез и прочистила горло.
— Я могла бы приготовить лепешки по-египетски… и что-нибудь из чечевицы и колбасы…
— О да, это было бы превосходно, — сказал Дион, глядя на нее со странным выражением лица. Пусть он был философом, но голод и тошнота могут подавить разум любого человека.
Внезапно рядом с Вифанией возникла Диана. Дион, казалось, смутился еще больше, переводя взгляд с матери на дочь. Они были пугающе похожи.
Вифания удалилась так же внезапно, как и вошла. Диана задержалась еще на минуту, подражая, казалось» угрюмому выражению лица матери. Чем дольше я живу под одной крышей с женщиной, тем более таинственным существом она мне кажется, а с тех пор, как их стало две, загадочность этой тайны удвоилась.
Диана повернулась на месте и последовала за матерью той же быстрой, надменной походкой. Я посмотрел на своих гостей. «В сравнении с пониманием женщин, — подумал я, — понимание мужчин — будь это даже одетый в столу философ или галл, лишившийся своего пола, — не представляет особых трудностей».
Рабыня принесла нам еще вина и немного хлеба, чтобы мы утолили голод в ожидании, пока готовится еда. Из сада потянуло холодом, поэтому я позвал Белбона, чтобы он подбросил угля в жаровню, пока сам я закрывал ставни. Выглянув наружу, я заметил, что сумерки уже окутали атриум и лицо Минервы покрыто непроницаемой тенью.
После того как вино и немного хлеба попали к нему в желудок, Дион нашел наконец в себе силы рассказать о событиях последних дней, которые ввергли его в состояние неуверенности и страха.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
— Что ж, лучше начать с самого начала, — вздохнул Дион, — насколько можно, правда, найти начало в столь запутанной истории. Кое-что об этом тебе уже известно…
— Освежи мою память, — сказал я.
— Ну хорошо. Насколько я помню, Александрия всю жизнь находилась в состоянии политической нестабильности. Члены царского рода Птолемеев постоянно вели друг против друга бесконечные войны. Для жителей Александрии это заканчивалось либо кровавой резней, либо тяжелейшими налогами. Поэтому люди то и дело поднимались на бунт и прогоняли из столицы одного правителя за другим. Один Птолемей отправлялся в изгнание, другой занимал его место — я не стану утомлять тебя перечислением имен. Победитель обосновывался в Александрии с ее богатейшими житницами и царской сокровищницей. Проигравший убегал на Кипр, где принимался замышлять реванш. Я уж и не помню, который из Птолемеев находился на троне, когда ты жил в Александрии, Гордиан…