* * *
Получилось так, что Экон и я отсутствовали почти месяц и вернулись в Рим лишь после февральских ид. Сперва нас задержала снежная буря. Затем я простудился и подхватил кашель, который надсаживал мне грудь. После этого, когда я уже готов был двигаться в путь, заболел Белбон, причем тем же самым кашлем. Хотя найдутся люди, которые отнесутся с презрением к тому, что я отложил поездку ради того, чтобы ухаживать за больным рабом, мне кажется неразумным пускаться в опасное путешествие по зимним дорогам с больным телохранителем. Кроме того, я использовал любой предлог, чтобы подольше побыть с Метоном.
На обратном пути случай свел нас с тем же бесстрашным лодочником, который вез нас месяц назад, и мы пересекли Адриатическое море в уже знакомой лодке. Теперь мне не стоило большого труда уговорить Экона потратить несколько минут в храме Фортуны, прежде чем мы отчалим от берега. К счастью для нас, небо было чистым, а море — спокойным, и плавание прошло благополучно.
Вернувшись в Рим, я нашел Вифанию в гораздо лучшем расположении духа, чем то, в котором я ее оставил. Сказать по правде, тот прием, который она устроила мне в ночь после моего приезда, мог бы довести до обморока более слабого мужчину. Было время, когда месячной разлуки было достаточно, чтобы наше желание достигло необузданной глубины; я полагал, что с этим давно покончено, но той ночью Вифании удалось заставить меня почувствовать себя скорее двадцатичетырехлетним юнцом, чем отцом семейства пятидесяти четырех лет. Несмотря на боль и ломоту, накопившиеся в теле за предшествующие дни, проведенные в седле, я поднялся на следующее утро, чувствуя себя превосходно.
Пока мы сидели за завтраком, состоявшим из лепешек по-египетски и просяной каши с изюмом, Вифания вывалила на меня все сплетни последних дней. Я прихлебывал из чаши с горячим вином, сдобренным медом, и вполуха слушал о том, что скряга-сенатор, живший напротив, наконец покрыл свой дом новой крышей, и что группа эфиопских проституток поселилась, похоже, в доме богатого вдовца, расположенном выше по нашей улице. Когда Вифания перешла к делам, происходившим на форуме, я стал прислушиваться внимательнее.
Вифания всегда питала слабость к нашему красивому соседу Марку Целию — тому самому, с которым я столкнулся в ночь перед отъездом из Рима. По славам Вифании, Целий только что завершил обвинительный процесс, который заставил говорить о себе весь город.
— Я ходила смотреть, — сказала она.
— Правда? Тебя интересовало само разбирательство или обвинитель?
— И то и другое, разумеется. А почему нет? — она вдруг стала защищаться: — Я знаю достаточно о судах и законах после всех этих прожитых с тобою лет.
— О да, а Марк Целий к тому же очень хорош собой, когда ораторствует на волнительной ноте, — глаза горят, вены на лбу и на шее набухли…
Вифания приготовилась ответить, но передумала и, сделав непроницаемое лицо, стала пристально смотреть на меня.
— Обвинение, — сказал я наконец. — Против кого?
— Против какого-то Бестии.
— Луция Кальпурния Бестии?
Она кивнула.
— Ты ошибаешься, — сказал я с полным ртом, набитым просом.
— Полагаю, что нет. — Выражение ее лица стало надменным.
— Но Целий поддерживал старого Бестию прошлой осенью на выборах претора. Они были политическими союзниками.
— Больше они не союзники.
Это было более чем вероятно, учитывая закрепившуюся за Целием репутацию изменника — как в любви, так и в политике. Даже когда он публично поддерживал кандидата или одну из сторон в судебном разбирательстве, никто не мог с уверенностью судить о его истинных намерениях.
— И в чем же он обвинял Бестию?
— В подкупе избирателей.
— Ха! Осенью он собирает голоса для Бестии, а весной возбуждает против него дело за незаконный сбор голосов. О, римская политика! — Я покачал головой. — А кто защищал Бестию?