Много воды, порой много пара… всего, что в последнее время делало жизнь Северянки Мэг невыносимой, отзываясь в изношенных лёгких хрипеньем, бульканьем, вызывая приступы тяжёлого надсадного кашля, хвала Всевышнему — пока без кровохарканья, иначе не быть ей здесь, не видеться больше с Ирис. От безнадёжно больных рабынь в Серале избавлялись быстро и «гуманно» — переводя в городскую больницу для бедных. Или продавая за бесценок. Валиде-султан страшно боялась заразы, а потому при первых признаках заболеваний среди прислуги создавались целые банные отряды, нещадно парившие и отмывающие заболевших и тех, кто жил рядом, с мылом — не душистым, а едким, с серой и дёгтем. Пропаривались и окуривались целебными травами помещения, постели, одежда. Действительно больные изолировались, еду им подавали через специальное окошко в дверях, не приближаясь, дабы не дышать одним с ними воздухом.
Возможно, эти меры были правильными. Но вот только лечить таких бедолаг особо не лечили. Оставляли гору снадобий, рекомендованных табибами, и предоставляли несчастных своей судьбе. Флигель или домик закрывался снаружи, и засов снимался лишь спустя неделю, достаточную, как тогда считалось, либо для выздоровления, либо для умирания.
Молодые, как правило, выживали.
Но Мэг, которой шёл уже тридцать шестой год, молодой не считалась. К тому же, болезнь, которую она скрывала до поры до времени, как могла, исподволь подтачивала и старила её, отнимая с каждым днём силы и пригибая к земле. Это ухоженные гаремные дивы замирали в одной поре, изощряясь в сохранении красоты и молодости. А женщины, занятые на чёрной работе, старились быстро.
И уже не одну рабыню при гаремном хаммаме сгубили пар и вода. А ещё — лимонный сок и сода, смесью которых то и дело обрабатывались от известкового налёта мраморные стены бассейнов, а ещё — горячая зола топок и та едкая жидкость, которой обрабатывали для блеска латунные краны и водомёты фонтанов…
Мэг держалась.
Пока Ирис не исполнилось двенадцать — им разрешалось жить вместе. Потом, когда почтенный Аслан-бей признал со вздохом, что косноязычие неизлечимо, но не мешает, однако, девочке овладевать наукам и искусствам, которые должна знать каждая наложница — «дочь» Северянки перевели в общий гарем, к новеньким, а саму Мэг — в домик прислуги. И она ещё благодарила Бога за то, что малышку определили в одалиски, ибо, сама уже сполна натрудившись, не желала для девочки участи прислуги. Пусть уж… так. Глядишь, Повелитель не польстится на заику. Проживёт в Серале девять лет, до двадцати одного года, а потом…
Как заветного рубежа, она поджидала этого «потом».
Одалиска, которой за девять лет пребывания в Серале так и не выпало оказаться на ложе Повелителя, могла подать прошение — и покинуть гарем. Закон этот свято соблюдался, мало того — султан брал на себя заботу о дальнейшем достойном существовании девушки, виноватой лишь в том, что при многочисленности обитавших во Дворце наслаждений красавиц за это время так и не попалась ему на глаза. Деве назначалось хорошее приданое и подыскивался достойный муж, ведь не может она, до сей поры окружённая заботой, живущая в тепле и сытости, быть брошена на произвол судьбы, без крова, без пропитания, без надёжного защитника! Ей непременно нужен муж.
…Правда, что уж там говорить…Закон, конечно, не нарушался. Вот только в Серале о его существовании знали немногие: главные наставницы, в обязанности которых входило отслеживать сроки пребывания дев в обители любви, главный евнух и несколько избранных. Девушке, которой и впрямь больше нечего было ожидать от судьбы, потихоньку, вместе со взятием клятвы о молчании, сообщали о возможности оную судьбу изменить. И некоторые соглашались. И получали в мужья кого-нибудь из военачальников, или приближенных ко двору, или даже Советников самого Великого Султана. Правда, последнее считалось не слишком удачным: чем выше ранг, тем больше гарем, и становиться четвёртой женой, да ещё в окружении возможных наложниц, оказывалось куда невыгодней, чем, например, стать единственной супругой не слишком известного начальника сотни янычар. Единственной! Поэтому те из девушек, кто желал подёргать судьбу за хвост, предпочитали рискнуть.