— Отдохни и ты, дочь моя.
Брат Тук легко вогнал в землю посох, и от того разлетелись во все стороны почти невидимые глазу брызги.
— Он покараулит и известит о возможном приближении чужаков. Брат Винсент знает мои методы, потому и не назначил караульного… Если тебе неспокойно — пройдись, да помолись, усмири мысли. А я пока прочту дневное правило, всем нам в помощь.
Ирис не совсем поняла про «дневное правило», но благодарно кивнула. Это мужчины привыкли проводить, порой, сутки в седле, а у неё сейчас ныли и спина, и ноги… Если приляжешь по примеру остальных — подниматься потом будет ох как трудно. Лучше размяться.
Она наполовину пересекла жиденькую рощицу, напилась из ключа, бившего неподалёку, послушала птиц… и пошла на нечто жёлтое, видневшееся впереди в просветах деревьев. Что-то яркое, обеспокоившее, вдруг разбередившее в душе старые страшные воспоминания.
Вышла на цветущий луг и…
… вскрикнув, опрометью бросилась назад.
Не замечая, как задевают по лицу редкие ветви, чудом не натыкаясь на стволы деревьев, добежала до ручейка, и, не в силах более сдерживаться, опустилась на землю и горько заплакала.
… Яркие жёлтые головки-венчики, головки-блюдечки, глазастые, пушистые, оставляющие следы от пыльцы на носу, щеках, пальцах, выглядывали из луговой травы и улыбались ей, как в тот страшный день, когда…
Брат Тук, невесть откуда взявшийся, сидел рядом, гладил её по голове и тихо спрашивал:
— Ну, что, что тебя так напугало, дитя?
— Од-д-у… — шептала она, — о-о-дуван…
И никак не могла одолеть это трудное слово. Потому что горло вновь затянула позабытая, казалось, петля страха.
— А ну-ка, тише, — неожиданно сказал монах. Твёрдыми пальцами ухватил за подбородок, заставил на себя взглянуть. — Ну-ка… В глаза смотри, девочка!
Слёзы на щеках Ирис высохли сами собой.
От взгляда Тука исходили спокойствие, уверенность и… защита.
— А это что такое? — Озабоченно хмурясь, он коснулся её шеи, кончиками пальцев провёл по ключицам, проглядывающим из ворота рубахи. В другое время этот жест возмутил бы девушку, но от пальцев монаха шло ощутимое покалывание, как от… рук эфенди, когда он учил свою джаным диагностировать.
— А ведь здесь всё было чисто, уже давно, — пробормотал брат Тук. — Не волнуйся, дитя, и ничего не бойся. Кто-то издалека пытается прощупать и возродить твои страхи, но мы ему не позволим, не позволим…
Давящая петля на горле разжалась под его взглядом.
— Одуванчики, — в потрясении прошептала Ирис. Слава Аллаху и Всевышнему! Она уж думала — быть ей опять заикой…
В смятении чувств она и не заметила, что перешла на османский.
— Кара-хиндиба, — повторил за ней монах задумчиво. И свободно продолжил на том же наречии: — Чем же простые безобидные цветочки могли тебя так напугать? Или их образ тянет за собой другие воспоминания, страшные? Расскажи, дочь моя, не таи, дабы мы вырвали этот страх с корнем сразу, и никто больше не смог бы тебя им связать. Не из праздного любопытства, но твоей безопасности ради прошу.
Перед глазами Ирис стоял залитый безжалостно ярким солнцем гаремный двор, заполонённый воинами Хромца и продажными янычарами, в ушах отзывался вопль Айше, только что потерявшей детей… Лязгало вынимаемое из ножен железо, и вот-вот голова султанши должна была свалиться с плеч, а она сама — медленно осесть и завалиться, орошая фонтанирующей кровью тельца своих сыновей, дочери… и племянницы, задушенной вместо Ирис.
Она закрыла лицо ладонями.
— Её приняли за меня, — сказала глухо. — Баязедовых отродий нельзя было оставлять в живых. А я вот… живу до сих пор. Почему Хромец меня не убил, когда узнал, кто я? Он ведь мог даже сам, сам…
Как тогда, несколько лет спустя, расправился с предательницей Гюзем.
— Темна вода в облацеях, и скрыты от простых смертных мысли властителей, — печально ответил монах. — Но мудрый рано или поздно сможет заглянуть в чужой разум и понять его пути. Поведай же мне всё, что можешь, дитя, и мы попробуем разгадать эту загадку вместе.
***
…Чем-то этот старик в посеревшем от времени балахоне не понравился Ирис. Настолько, что она отвлеклась от воспоминаний и вгляделась в него пристальнее. Нечто знакомое чудилось в нервном, будто птичьем, движении головы, в судорожных подёргиваниях пальцев на навершии походного посоха… Будто она уже с ним встречалась. И не так давно.
Что он здесь высматривает?
Или кого?
Девушка постаралась унять неясные подозрения. Возможно, это вовсе не шпион, и не неизвестный недруг, подсылающий похитителей, и не… О’Ши. Она похолодела. Но нет, нехорошо за глаза обвинять во всех грехах человека лишь из-за собственных страхов. Может, он знать не знает о рыжей фее, а пришёл сюда, чтобы попросить сестёр о помощи или проведать кого-то. Час пока ранний, все на молитве, обратиться за расспросами не к кому, вот он и высматривает хоть кого-нибудь…