...Но изуверских свинцовых браслетов не ожидал никто из учениц.
- Шевелись!
Ирис невольно вздрогнула от выкрика Айлин-ханум, ни полнотой стана, ни увесистостью чрева не напоминавшей невесомый лунный свет, в честь которого и получила однажды своё гаремное имя.
- Ах вы, лентяйки, лоботряски, лодыри! А ну, хватит топтаться! Начинайте! Свалились на мою голову, неженки! - сыпалось на головы дюжины учениц, чьи конечности оттягивались к земле фальшивой латунью. - И не спать на ходу! Кто выбьется из ритма - пять ударов по пяткам! Живей, живей!
Да ещё и отбила палочкой по спинке садовой скамейки этот самый нужный для музыкантов ритм. К счастью, как успела уловить Ирис, чуть медленнее обычного. Барабанщик тот ритм повторил неуверенно, затем твёрже. Девы привычно изогнулись, сделали первые, заметно скованные движения... и пошли, пошли в танце.
А куда деваться? Пять ударов бамбуковой палкой по пяткам - это какому-нибудь заезжему гяуру покажется смешным, да изнеженной султанской племяннице, на которую пылинке не дадут опуститься - поймают в полёте. А они, ученицы грозной Айлин, про которую говорили, что в молодости из-за её красоты сгорали на лету мотыльки - они-то очень хорошо узнали, что после пятого изощрённого удара по пяткам начинает от боли заходиться сердце, а шестого-седьмого достаточно, чтобы потерять сознание. И потом тебя притащат на ложе в твоём углу общей спальни на сто человек, волоком притащат, ибо до утра ты будешь не в состоянии ступить на ноги. Впрочем, и с утра тоже, но тогда уже придётся, через «не могу».
А потому - девы танцевали, зазывно покачивая бёдрами, почти изящно взмахивая руками, чтобы призывно вздымались прозрачные покрывала, чтобы подрагивали и звенели бубенчики, нашитые на низко посаженные пояса, завязанные хитроумными узлами, бахрома на которых дрожала в такт движениям пышных и не очень чресл. И кружились на месте, пытаясь раскидывать руки крыльями, а их так и тянуло к земле, крылья-то...
Через три минуты Ирис подумала, что она - нет, не умрёт, а просто сдохнет на месте. Сперва сломается в пояснице, а потом сдохнет. Но вспомнила умоляющие глаза Мэг: «Ради меня, детка, старайся, как можешь, и терпи...»И нашла в себе силы продержаться ещё полминуты. Потом ещё минуту. И ещё. Закрыв от напряжения глаза, с искусственной улыбкой на устах, она кружилась на месте, как безумный дервиш, пока её не остановил резкий окрик наставницы:
- Хватит! Кекем, я тебе говорю, довольно!
Вздрогнув, она подняла взгляд - и только сейчас поняла, что музыка стихла. Музыканты, пряча глаза, тихонько отползали в тень магнолий.
Айлин-ханум смотрела на неё странно. Исчезла с лица обычная брезгливость, с которой она взирала на учениц, появились некая задумчивость и... Словно какой-то расчёт.
- И ведь даже с дыхания не сбилась, - сказала медленно. - Молодец. Садись.
Ужасно хотелось рухнуть тут же, но, пересилив себя, девушка постаралась опуститься изящно, как учили - сперва на колени, хоть те подгибались и дрожали от тяжести навешенного металла, затем на пятки. Ножные браслеты холодили ягодицы. Доски помоста, напротив, отдавали тепло. Покосившись на остальных, Ирис широко открыла глаза в изумлении. Три из девятерых девушек, обессилев, почти лежали, остальные сидели кое-как, не по-уставному, совсем не обольстительно тяжело дыша. Пот градом катился по раскрашенным лицам, вздымающимся грудям и даже по открытым бокам, что уж говорить о насквозь промокших спинах... У самой же Ирис лишь тело словно налилось пресловутым свинцом, а с дыхания она и впрямь не сбилась.
- Овцы, - с презрением бросила ханум. - Откормленные жирные овцы. Я всем запретила есть сладости ещё месяц назад, и что? Ты, ты и ты, - ткнула пальцем в трех лежащих. - Пять ударов, как я и говорила, и больше ко мне не приходить. Я лично скажу почтенной Нухе-ханум, что толку из вас не выйдет, пусть поищет в вас иные таланты. Остальные... Ты и ты - три удара по пяткам. Завтра не приходить. Неделю сидеть на хлебе, воде, зелени и фруктах. Потом добавите к трапезам айран и баранину, и до конца месяца больше ничего. Меня же ещё благодарить будете, курицы. А ты...
Смерила Ирис ещё раз оценивающим взглядом.
- Из тебя выйдет толк. Хоть ты и косноязычна, но затанцуешь у меня не хуже, а лучше райских гурий, в этом деле голос не нужен. Но и погоняю я тебя, девочка, три шкуры спущу, милостей не жди. Потом всё окупится. Вот тебе с завтрашнего дня положены лучшие сладости и куски баранины, и фрукты, и кишмиш. Не бойся, не потолстеешь, у тебя натура не такова, а вот нужное мясо наешь. Танцовщица должна играть телом, а не костями... Ладно, продолжим.