Особист протянул:
— Да, дело непонятное. Меня тоже никто не предупреждал о том, что какую-то иностранную яхту от эмигрантской организации ждут во Владивостоке. Надо срочно нашим запрос шифром отправить. И прежде, чем что-нибудь делать, ответа дождаться надо бы. А то дело скользкое может выйти. Мы в нейтральных водах находимся. Да и время сейчас мирное. Только еще причиной международного скандала нам стать не хватало.
— Я бы и без тебя уже отправил запрос, так связи нету. Витя Даниленко сказал, что это, скорее всего, из-за полярного сияния, которое со всех сторон нас окружило, — проговорил Саркисян.
— Не может быть, чтобы в этих широтах полярные сияния наблюдались. Что за ерунда? Никогда о таком не слышал, — не поверил Яков.
— А ты, Яша, в иллюминатор хоть посмотри, а то проспал уже почти все уникальное природное явление, — посоветовал Арсен.
Как только Соловьев выглянул наружу, так и обомлел. Никогда не видел он в своей жизни ничего подобного. И даже представить себе не мог, что сможет увидеть когда-нибудь подобную красотищу. Переливы многоцветного сияния наслаивались друг на друга, словно бы огромная световая занавеска, развешенная кем-то огромным и непостижимым между небом и водой, колыхалась словно под ветром, отделяя эсминец от всего остального океана. А совсем недалеко на штормовых волнах подпрыгивала огромная белая яхта необычной формы, немного напоминающая пассажирский круизный теплоход, но слишком уж обтекаемая, чтобы быть им.
Глядя на судно под трехцветным флагом, Соловьев лихорадочно соображал, кого же туда послать? У него, конечно, имелись на эсминце осведомители во всех боевых частях, вот только «светить» прямо сейчас многих из них он перед капитаном и замполитом не собирался. Ведь одной из самых важных задач пребывания самого Якова Ефимовича на боевом корабле являлось именно наблюдение за этими двумя старшими офицерами. Что командир корабля, что замполит, мнили, конечно, себя на эсминце главными фигурами. И не без оснований, а в силу занимаемых должностей. Но, они вполне могли от этого своего начальственного положения и возгордиться в любой момент, наделав каких-нибудь глупостей, что на боевом корабле чревато очень серьезными последствиями. И потому кто-то, разумеется, должен был их вовремя отдергивать от неправильных решений.
Таким должностным лицом и считал сам себя Яков Соловьев, неприметный хранитель шифров и лицо, ответственное за всю засекреченную аппаратуру, которая испытывалась на новом корабле, вроде новейших радаров и систем наведения оружия. На самом деле Соловьев числился оперуполномоченным особого отдела, ведя не только учет кадров, но и тайную слежку за моряками экипажа новейшего эсминца на предмет выявления неблагонадежных среди личного состава. И для этого он вербовал себе добровольных помощников по всему кораблю. А еще в компетенции Якова Ефимовича находились разведка и контрразведка. Времена Лаврентия Берии уже ушли к этому моменту в прошлое вместе с ним самим, но его наследие пока еще крепко сидело в органах государственной безопасности СССР. А сам Соловьев сформировался, как специалист в своей специфической области, именно при Берии.
Соображал Яков всегда четко, а его расслабленно-пьяненький внешний вид являлся лишь необходимой маскировкой, призванной усыплять бдительность тех, за кем он внимательно наблюдал. Маска недалекого алкоголика позволяла легко втираться к людям в доверие. Ведь пьющего и сонного человека мало кто сочтет для себя опасным. Вот только эта маска с годами все больше прирастала к его собственной натуре.
Особый статус позволял Соловьеву быть начальником самому себе. На эсминце он не подчинялся никому, даже командиру корабля. А штурманскую рубку в качестве своего боевого поста он облюбовал потому, что она находилась сразу за мостиком, примыкая к ходовой рубке, главному командному пункту эсминца. Тут же рядом находилась и рубка связи с шифровальным постом. Так что, сидя в штурманской, Соловьев всегда оставался в курсе всех главных корабельных событий. И отсюда он мог беспрепятственно и ненавязчиво наблюдать и за замполитом, и за самим командиром эсминца.
Вот только на этот раз Соловьев, действительно, задремал. Сильная качка, по-видимому, так подействовала на его изношенный уже организм. А еще он вчера перебрал немного. И тут он вспомнил о докторе. Молодой судовой врач, лейтенант медицинской службы Дмитрий Ефремов с удовольствием общался с Соловьевым. Хотя сферы их деятельности, вроде бы, и никак не пересекались. Да и возраст был очень разный. Дистанция между ними составляла почти двадцать лет. Тем не менее, они всегда находили общие темы для разговоров, потому что оба нуждались в собеседниках и собутыльниках.