Пока Геннадий Давыдов помогал доктору с эсминца оказывать помощь Борису Дворжецкому, ситуация вышла из-под контроля. И первые выстрелы застали главного безопасника врасплох. Но, как только это произошло, он кинулся в оружейную, оборудованную в собственной каюте, одновременно запустив условный сигнал боевой тревоги со своего смартфона. Поскольку электроснабжение «Богини» к этому времени восстановилось, то и бортовая станция сотовой связи работала исправно. И то, что внешняя связь и интернет пока отсутствовали, никак не мешало послать тревожный сигнал всем сотрудникам службы безопасности, находящимся на борту яхты. Выхватив свое оружие из тайников, они уже через считанные секунды побежали к месту событий.
Бармен-охранник Петр Ливанов, бывший снайпер спецназа, который находился рядом с Давыдовым, помогая держать Дворжецкого во время врачебной экзекуции, быстро занял со своей автоматической винтовкой позицию на верхней палубе, выцеливая в оптический прицел вражеских стрелков, засевших на мачтах парусника, на площадках марсов и прямо на реях. А двое других безопасников, Роман Синьков и Николай Овчинников, организовали оборону на главной палубе, ведя по атакующим огонь очередями из компактных автоматов. Сам же Давыдов с ручным пулеметом расположился прямо над кормой, поливая бандитов свинцом с балкона пассажирской палубы.
Только военный врач Дмитрий Ефремов направился к трапу, как зазвучали выстрелы. Он еще не понял, что произошло, когда сзади из каюты хозяина «Богини» выскочили оба здоровяка. И один из них, по виду главный, которого хозяин называл Геной, прокричал Диме:
— У нас чрезвычайная ситуация. Вернитесь в каюту Дворжецкого и присмотрите за ним. Оставайтесь там. Заприте дверь и никуда не выходите.
Ефремов подчинился. Он просто не мог понять, что же происходит. Где-то совсем недалеко со стороны кормы стреляли, причем, перестрелка только усиливалась. Слышались и крики мужчин и женщин. И Дмитрий воспользовался советом, вернувшись к своему пациенту. Хотя, конечно, сам пациент, как человек, вызывал у него стойкую антипатию. Характер у него обнаружился совсем не сахарный. Избалованный, требовательный и невоспитанный толстячок, которого этот здоровяк Гена называл Борей, не способный нормально перетерпеть боль и ругающийся хуже извозчика, казался Ефремову еще и очень злым человеком. Во всяком случае, в его тоне слышалось нескрываемое высокомерие, будто бы все на свете этому Борису задолжали, за что он всех окружающих презирал. По большому счету, он еще и оскорбил честь советского врача, всучив через Гену те самые необычные купюры Дмитрию. С другой стороны, Ефремов понимал, что перед ним эмигрант, капиталист, да еще и власовец недобитый, скорее всего, раз привесил он на собственную яхту тот самый власовский флаг. Но, делать нечего, ведь советский врач обязан находить общий язык с любыми пациентами. Потому Дима все-таки вернулся.
Борис лежал все в той же позе на животе абсолютно голым, вся его спина, ягодицы и ноги были намазаны зеленкой, а в тех местах, где пришлось зашивать самые глубокие раны, белели ватно-марлевые повязки. Он уже не вопил и не ругался, а лишь, подняв голову, внимательно прислушивался к выстрелам и крикам, приглушенным звукоизоляцией.
— Рейдеры все-таки на нас напали, — сообщил он Ефремову, смирившись, по-видимому, с его присутствием. И добавил:
— А эти идиоты, которым я плачу деньги за свою безопасность, прошляпили нападение. Но, не волнуйся, док, моя каюта полностью бронированная. Во всяком случае, переборки и окна пули точно выдержат.
— Что-то я не слышал ни о чем подобном, чтобы в океане рейдеры нападали на корабли. После рейдеров из кригсмарине, никто такого уже много лет не делал, — сказал Ефремов.
Молодой врач в этот момент подумал о том, что, воспользовавшись ситуацией, можно вытянуть из этого Дворжецкого какие-нибудь интересные сведения для особиста. Хотя бы выяснить происхождение тех самых непонятных розовых купюр. И тут Дворжецкий попросил:
— Дай мне пульт. Сейчас переключу на видеонаблюдение и посмотрим, что там происходит.
Он показал пальцем в сторону старинного вычурного комода с инкрустацией, на котором лежал черный вытянутый предмет, усыпанный маленькими разноцветными кнопочками. И Ефремов выполнил просьбу. А Дворжецкий, взяв предмет с кнопками в руку, что-то нажал на нем, после чего прямо напротив кровати в каюте засветилась вся стена. То, что сначала Дмитрий принимал за непонятную декоративную панель черного цвета, вделанную в красное дерево отделки, оказалось невероятно большим плоским экраном, который с высочайшей четкостью цветного изображения показывал происходящее снаружи с разных ракурсов.