Выбрать главу

В последние годы Владимир заметно выделял этих последних, считая, по-видимому, наиболее законными по рождению, поскольку лишь с их матерью, византийской принцессой Анной, был связан узами церковного брака; к тому же в их жилах текла кровь константинопольских базилевсов. Судя по всему, Владимир держал Бориса при себе, намереваясь именно ему передать великое княжение. Однако в момент смерти родителя тот возглавлял поход на печенегов, а Глеб спокойно сидел в своем Муроме.

Тут-то и разворачиваются события. В надежде, что Борис успеет возвратиться, его сторонники трое суток скрывали факт кончины великого князя. Но в конце концов правда все-таки всплыла, и Святополк, на чьей стороне было несомненное право первородства, не встретив никакого сопротивления, занял отчий (не по дядюшке-братоубийце, а по настоящему родителю, Ярополку) трон. Однако, согласно летописному сказанию, на том не успокоился, решив на всякий случай избавиться ото всех потенциальных конкурентов. Подосланные им убийцы умертвили Бориса в лагере на берегах реки Альты, близ Переяславля, а направлявшегося в стольный град на отцовы похороны Глеба — на Днепре, близ Смоленска. Та же участь постигла и третьего брата, Святослава II Древлянского, который, почуя опасность, вознамерился бежать не то в Чехию, землю своей матери, не то в Венгрию, откуда по некоторым сведениям была родом его жена, но был настигнут в дороге и убит где-то в Карпатах. «Двое первых, — писал историк Николай Иванович Костомаров [51], — впоследствии причислены к лику святых и долго считались покровителями княжеского рода и охранителями русской земли, так что многие победы русских над иноплеменниками приписывались непосредственному вмешательству святых сыновей Владимира. Святослав такой чести не удостоился — оттого, вероятно, что первых возвысило в глазах церкви рождение от матери, принесшей на Русь христианство».

Тем временем Ярослав собрал в Новгороде силы, достигавшие — по летописи — 40 000 местного ополчения и 1000 варяжских наемников под началом ярла [52] Эймунда (пожалуйста, запомните это имя!), сына норвежского конунга Ринга и побратима конунга Олафа II Святого [53]. С этим войском он и двинулся на Киев. В 1016 году в битве при Любече он одержал победу над киевской дружиной Святополка и союзными ему печенегами. После этого поражения Святополк бежал в Польшу — к тестю, Болеславу I Храброму; Ярослав же занял киевский стол. Впрочем, ненадолго: полтора года спустя приведенные Болеславом на подмогу зятю поляки наголову разгромили его воинство — Ярослав бежал в Новгород в окружении лишь четверых телохранителей (умудрившись, правда, умыкнуть с собой Святополкову жену, Болеславну).

Овладев Киевом, Болеслав I не возвратил власть Святополку, а засел там и приказал расквартировать по городам свое войско — ситуация, равно нетерпимая как для великого князя, так и для киевлян. Неудивительно, что вскоре русичи подняли восстание, — разрозненные польские отряды вынуждены были с большими потерями убраться восвояси. Болеслав оставил Киев, прихватив, правда, в качестве гонорара за родственную помощь весьма солидные трофеи.

Тем временем Ярослав с помощью новгородского посадника Константина Добрынича [54] вновь собрал ополчение, вторично двинулся на Киев и «стал на берегу Альты, на том месте, где был убит брат его Борис». Здесь в 1019 году произошла кровавая сеча. Лишенный польской поддержки, имея в союзниках лишь немногочисленный отряд печенегов, Святополк был разбит и бежал. Где именно окончил он свой путь, «Повесть временных лет» умалчивает, ограничиваясь туманным указанием на «пустыню между чехов и ляхов» [55]. «Могила его в этом месте и до сего дня, — говорит летописец, — и из нее исходит смрад».

А на Киевском престоле окончательно укрепился Ярослав — отныне уже не Хромой, но Мудрый.

Такова — в общих чертах, без подробностей — историческая канва. Но чем пристальнее в нее вглядываешься, тем больше озадачивают разнообразные несостыковки и недоумения, во множестве просвечивающие сквозь ее разреженную ткань.

Несостыковки и недоумения

Прежде всего, в описанном выше борении сил никоим образом не проступает в делах Святополковых никакого очевидного окаянства.

Предположим, легенда справедлива и он действительно повинен в братоубийствах. Преступление? — разумеется. Грех? — несомненно. Однако было это в обычае того времени. Разве дед Святополка, Святослав I Игоревич в борьбе за власть не убил родного брата Удеба? Разве дядя и приемный отец Святополка, Владимир I Святой не сгубил из тех же соображений собственного брата Ярополка — законного сына и наследника Святослава I Игоревича и великого князя киевского? Разве Святополков тесть, Болеслав I Храбрый, стремясь установить единовластие, не изгнал младших братьев, а заодно не ослепил двоих других родственников? Разве чешский государь Болеслав III Рыжий не начал правления приказом оскопить одного брата, а другого удушить в бане? И никого из них окаянными не нарекли… Примеры можно множить и множить, но сказанного довольно; Святополк жил в мире, где династическое братоубийство являлось, к счастью, не узаконенной, но, увы, общепринятой нормой. А можно ли предать человека вечному проклятию за следование норме, пусть даже столь жестокой и отвратительной?

Теперь о самих братоубийствах. Здесь против устоявшегося мнения летописца и опиравшихся на его труд историков восстает сама логика (к счастью, в наши дни некоторые историки уже осознали это). Для укрепившегося на престоле Святополка ни Борис, ни Глеб — самые младшие братья — реальными конкурентами не являлись. Согласно той же летописи, Борис возразил склонявшим его к борьбе со Святополком боярам: «Могу ли поднять руку на брата старейшего? Он должен быть мне вторым отцом». Дружине, кстати, такой ответ пришелся сильно не по нраву, и она покинула молодого князя и поспешила присягнуть Святополку. Глеб также о киевском княжении не помышлял. Как, между прочим, и Святослав Древлянский.

Борис и Глеб направлялись в Киев для принесения старшему брату вассальной присяги; Святослав выказывал то же намерение. Спору нет, убийство — радикальный способ решения династических и вообще политических споров, однако лишь патологические личности склонны к неоправданному душегубству. А тройное братоубийство, хотя и не противоречило, как уже было сказано, духу времени, однако популярности Святополку не прибавило бы. Ведь сколь бесспорны ни были его основанные на первородстве права на княжение, их следовало еще, как справедливо замечает Костомаров, «утвердить народным согласием, особенно в такое время, когда существовали другие соискатели». Правда, на деле соискатель существовал один-единственный — Ярослав Хромой…

вернуться

51

Костомаров Николай Иванович (1817—1885) — российский историк и писатель, член-корреспондент Петербургской АН (1876). Один из руководителей Кирилло-Мефодиевского общества. Сторонник украинской культурно-национальной автономии. Автор трудов по социально-политической и экономической истории России и Украины («О значении унии в западной России», «Богдан Хмельницкий», «Бунт Стеньки Разина», «Северорусские народоправства», «Смутное время Московского государства», «Последние годы Речи Посполитой», «Об историческом значении русского песенного народного творчества», «Русская история в жизнеописаниях главнейших ее деятелей»), а также исследований и публикаций украинского фольклора и древних актов. В его беллетристическое наследие входят сборники стихов «Украинские баллады» (1839), «Ветка» (1840), исторические пьесы «Савва Чалый», (1838), «Переяславская ночь» (1841), а также повести на украинском и русском языках и автобиография.

вернуться

52

Ярл — скандинавский титул, приблизительно соответствующий графскому.

вернуться

53

Олаф II Святой (ок. 995—1030) — король Норвегии в 1015—1028 гг. Прозванием обязан тому обстоятельству: что завершил введение в стране христианства. Это, однако не помешало ему потерять престол в борьбе с датским королем Кнудом I.

вернуться

54

Константин Добрынич — сын дяди Владимира Святого по матери, кровавого крестителя Новгорода («Путята крестил мечом, а Добрыня — огнем», — гласит новгородская поговорка; упоминаемый в ней Путята — тысяцкий князя Владимира) и по совместительству былинного богатыря Добрыни Никитича. Таким образом, князю Ярославу Константин Добрынич доводился двоюродным дядей.

вернуться

55

Забавно: хотя выражение это представляет собой польскую идиому, всего-навсего означающую «неизвестно где», чуть ли не все отечественные историки и литераторы всерьез ищут на ее основании географические привязки, причем маршрут последнего бегства Святополка получается в итоге не просто замысловатым, но даже фантастическим.