А мистер Кэйвун был украино-канадец (Кавун - его природная фамилия). Украинцы, преимущественно потомки переселенцев из Львовщины и Волыни,четвертая по количеству населения национальная прослойка в Канаде. Кэйвун традиционно брил голову, носил запорожские усы и говорил на чудесном певучем украинском языке, перемежая речь неуместными англицизмами:
- У моей дочки чоловик маэ малэнький шоп та йидальню. Та хиба ж це бизнес у нашем дистрикте. Голодранци, незаможники. Такий берэ пиво та хотдогс ("хотдогс" - горячие собаки. Почему-то так называются маленькие сосиски). Та сидаэ цилий динь.
Втроем мы тут же направились на выставку - на место преступления. Но о выставке я рассказывать не буду, потому что- рассказывать надо слишком много и это далеко уведет в сторону. Выставка - это же не Канада, это нечто искусственное. Более того: Всемирная выставка не давала представления обо всем мире. Там можно было узнать только, как хочет выглядеть в глазах мира каждая страна.
И еще я узнал на выставке, как тяжко живется архитекторам, как стесняет их извечная необходимость обязательно делать в каждом доме двери, ряды окон, плоские этажи. Понял, как тяжко приходится зодчим, которые пишут свои каменные поэмы считанным количеством неизбежных каменных слов.
Но на ЭКСПО оконно-этажные догмы были не обязательны. Твори как вздумается! Раззудись, рука!
У американцев павильон в виде ячеистого шара, этакий стрекозиный глаз высотой в двенадцать этажей.
У мексиканцев - раковина с рогами, у Канады - пирамида, поставленная на острую вершину. Павильон деревообделочников - в виде елок зеленых, жердочки вертикальные, жердочки горизонтальные, кубы, треугольники, болт с гайкой, палатка, труба. Дом будущего, сложенный из кубиков; каждый кубик - квартира. Похож на соты или на аул в Дагестане, где сакли лепятся по склону горы. И все это увито монорельсом, мелькают в воздухе вертолетики с прозрачными хвостами, грохочут ревущие "ховеркрафт" - суда на воздушной подушке... Шумно. Крикливо. Пестро.
Совсем скромно выглядел на этом фоне павильон искусства - обыкновенный павильон с колоннами у входа и нормальной очередью на полчаса. Впрочем, и там нашлось чему удивляться.
Удивляла экспозиция. В первый момент казалось, что устроители расставили экспонаты кое-как, как пришлось, до сортировки руки не дошли. Рядом висели нежные мадонны эпохи Возрождения, угловатые, с яйцеобразными лицами красавицы модернистов, тут же стояли хищные, с покатыми лбами ацтекские идолы и соломенные чучела из Гвинеи - очень выразительные чучела, сплетенные из бамбуковых стеблей, например соломенная мать с соломенным ребенком. И так в каждом зале: старина, классика, экзотика, абстракции... Как оказалось, устроители выставки решили подчеркнуть извечность человеческих чувств и свойств и расставили экспонаты не по эпохам, как мы привыкли, а по темам: "Любовь", "Материнство", "Труд", "Бунт". Дескать, люди были людьми во все эпохи, всегда любили, всегда трудились и всегда бунтовали. Излюбленный мотив западной пропаганды: так было, так будет и незачем тужиться, стараться чго-то менять. Но само искусство решительно протестовало против идеи извечности. Не было сходства между соломой и мрамором. Не видел я мадонн в гвинейском плетении.
И еще удивляло обилие полиции. Так привыкли мы к музейной сонной тишине, к старушкам-пенсионеркам, дремлющим в углу зала среди драгоценных реликвий. Тут в каждом зале бродили три-четыре молодых охранителя в мышиных мундирах. Стоило вам остановиться у картины, сразу двое устремлялись с двух сторон с настороженным взором. Я спросил, не связана ли усиленная охрана с кражей. Нет, ответили мне, стража и раньше была не меньше. Но вот не уследили...
Для моего нового носа экспонаты еще и пахли по-разному. Ароматы мира были собраны для меня в этом музее. Горячей, сухой пустыней пахли египетские статуэтки, благородные греческие статуи - оливковым маслом, а римские - луком и молодым, недобродившим вином, кислятиной, чуть ли не уксусом. Копотью и лампадным маслом тянуло от византийских икон, а от безглазых готических статуй - золой и запекшейся кровью. Уверяю вас кровью, уж я-то в угрозыске научился различать этот запах. Но роскошнее всего был букет гвинейских чучел: запах болотной прели, пряных цветов, бананов и еще какихто неведомых мне фруктов и острый запах звериного пота. Подогретая парфюмерная лавка! Духи, пролитые на печь.
А в каком-то углу на меня повеяло чем-то очень и очень знакомым: вроде бы .холодной сыростью, резким ветром, сдувающим пар с дымящейся на морозе реки. Я поднял глаза. Ну конечно, полотно из Эрмитажа, Тицианова "Магдалина" с опухшими от слез щеками, впитавшая запах Невы.
Мистер Кэйвун дергал меня за рукав:
- Та пийдемо. Побачим цей закуток, иде був криминал.
- Я попробую сам найти,- сказал я.
Горячая пыль пустыни. Маслины и лук. Томатный соус с перцем. Тропические фрукты. Туман с привкусом серного дыма. Морская соль. Сырой ветер с реки.
- Тут она висела?
- Ну це не диво,- сказал украино-канадец, несколько озадаченный.- Пустый закуток, як же не бачить. Кудо втикло це малювання - тзет из тзе квешен.
"Куда втикло?" Действительно, всю Канаду не обойдешь, принюхиваясь. Чем я мог помочь? Мог, в лучшем случае, проследить, каким путем выносили картину. Мог выявить при этом сопутствующие невскому ветру запахи. Может быть, они укажут на кого-либо из служителей, помогавших ворам.
Первая ниточка - запах зимней Невы у Зимнего дворца.
Пахнет ли Невой дверь из этого зала, лестница, вестибюль, портал с колоннами?
Нет. Картины выносили не через главный вход.
Пахнут ли Невой окна?
Нет. Картины выносили не через окна.
Загадка для классического детектива: преступление в запертой комнате. Как ушел преступник, если не через дверь и не через окно?