Неумелой рукой, больше привыкшей к «самсону», чем к оружию, Леонид Семенович изобразил взведение затвора устаревшей трехлинейной винтовки. Лицо его было покрыто потом.
«Господи, а ведь действительно под расстрелом ходил, — ужаснулся Валентин Леонидович. — И за что? За свой труд? За несчастную сотню сверх восьмидесяти рублей зарплаты? За возможность питаться с рынка, да вывезти семью в сраную Лазаревку?»
Звякнул колокольчик: поклевка! — и Скорин схватил толстое, приятно пружинящее в руке удилище. Мысли его тут же приняли другое направление.
«Кристина» плавно резала голубую волну, оставляя за кормой бурун из белых пузырьков. Полуторатысячесильный мотор мог развить скорость до шестидесяти километров в час, но сейчас такой необходимости не было, и он почти бесшумно работал в прогулочном режиме. Яхта совсем недавно сошла со стапелей гамбургской судоверфи «Blohm & Voss» и обошлась заказчику в три миллиона евро.
Но такая сумма его не разорила и не выбила из привычной жизненной колеи. Сейчас Альберт Ханыков стоял на корме второй палубы, азартно подавшись вперед и прижав к плечу «Пердей» штучной работы.
— Дай! — привычно крикнул он, и эта команда безошибочно выдавала навык профессионального стрелкастендовика.
Щелкнула метательная машинка, и две черные тарелочки понеслись вдаль по восходящей траектории. Но далеко улететь не сумели. Ханыков вскинул ружье, мгновенно прицелился…
— Бах! Бах! — грохнул быстрый дуплет, и мишени, как сбитые самолеты, косо воткнулись в воду, оставляя за собой черный след графитовой пыли.
Альберт сноровисто перезарядился.
— Дай!
— Бах! Бах!
— Дай!
— Бах! Бах!
— Бах! Бах!
По палубе, дымясь, прыгали и раскатывались красные пластиковые гильзы с желтыми латунными головками — они напоминали тюбики губной помады, которые почти не выпускали из рук «обезьяны». Так, используя терминологию профессиональных фотографов, основные пассажиры называли десяток юных «моделей», с накачанными яркими губами и обнаженными грудками, некоторые из которых тоже были утяжелены силиконом. Они загорали на третьей палубе, пили фруктовые коктейли, беспрерывно трещали про конкурсы, в которых участвовали, про фотосессии для «Максима», про киносъемки, про почти подписанные контракты, постоянно смотрелись в зеркальца, то и дело подкрашивались, подмазывались, причесывались, прыскались духами и дезодорантами. Как вылизывающиеся кошки, дожидающиеся, когда их усилия принесут плоды и привлекут внимание самцов. Сейчас они с восторгом рассматривали кривоногого волосатого Ханыкова, годящегося им в отцы. Но воспринимали его совсем по-другому: как прекрасного принца из увлекательной сказки о несметном богатстве.
— Дай! — в очередной раз гортанно кричал принц, вскидывая даже на вид сказочно дорогое ружье.
— Бах! Бах!
Как ни менялась траектория мишеней, конец был один — все разлетались в пыль или на мелкие куски.
— Ще не вмерла Украина! — довольно выкрикнул Ханыков, закончив стрельбу, и вскинул кулак жестом «Рот фронт».
— Браво, Альберт Юсупович! — зааплодировали красотки, перевесившись с верхней палубы.
Девушки походили друг на друга, как партия резиновых кукол в секс-шопе. Все они были целомудренно прикрыты крохотными треугольничками на шнурочках, напоминающими дорожный знак «Выезд на главную дорогу». А место, которое символически прикрывала яркая ткань, действительно было единственной возможностью на такую дорогу попасть. Во всяком случае, девчонки на это искренне надеялись.
Ханыков снисходительно принял аплодисменты, помахал «моделям» рукой и повернулся к товарищам.
— Пальни пару раз, Казимир, — он протянул ружье, однако тот, к кому он обращался, остался лежать в шезлонге и только покачал головой.
— Дзянькую, Хан, я всегда надеялся только на кулаки.
Бывший чемпион Польши по боксу тяжеловес Казимир Халецкий хорошо говорил по-русски, но акцент и отдельные слова позволяли безошибочно угадать его происхождение. В России его называли Молотом, в Польше — Млотом, что означало совершенно одно и то же. Может быть, такое прозвище дали ему за знаменитый нокаутирующий удар, принесший Польше в свое время десятки золотых медалей, хотя вряд ли — его боксерские подвиги остались в далекой исторической реальности прошлого века и молодым поколением «пепси» были начисто забыты. Может, что более вероятно, за пудовые кулаки, которыми он мог насмерть замолотить любого, и не просто абстрактно «мог», а именно замолотил двоих. Может, за неукротимый нрав, прошибающий самые твердые преграды, может, за весьма специфическую внешность, в формировании которой без Млота явно не обошлось.