Но, как говорится, какой бы длинной ни была тропинка, все равно у нее есть конец.
И вот наступил день, когда крылья были готовы…
Все ребята собрались на лужайке у семи родников. Как раз над ними возвышался утес, с которого Ахмади и намеревался взлететь в небо.
Стоял ясный солнечный день июльского лета. Небо сияло бирюзой, а земля изумрудом. В необъятной выси, широко распластав свои могучие крылья, парили орлы. А люди занимались обычными будничными делами. Мать Ахмади, Аминат, не подозревая о величии момента, окучивала картошку, которая уже выпустила веселые лиловые цветы с желтыми глазками. Байсунгур, привычно размахивая серпом, жал на лугу траву.
И надо всем этим, словно приветствуя мирную жизнь под мирным небом, счастливо заливался жаворонок. Он то спиралью ввинчивался в небо, то камешком летел вниз, к земле, будто боялся обидеть кого-то из них или соединял землю и небо невидимыми нитями. Словом, держась недалеко от земли, жаворонок не забывал и о небе.
Ахмади надел свои крылья, затянул ремни и гордо встал на утесе.
У мальчишек так и загорелись глаза. А девчонки выражали свой восторг буйными вскриками: «Вай! Вабабай! Глядите, Ахмади сейчас полетит в небо, как жаворонок!» Аймисей стояла вся красная от волнения и гордости — ведь это ей он доверил свою тайну. Более того, она сама, собственными руками, шила эти крылья.
— Эй, тише! — закричал Ахмади. — Закройте на минутку глаза. А когда откроете, я уже буду лететь над вами.
И хотя ребятам очень хотелось увидеть, как он оторвется от утеса и взлетит в небо, они послушно зажмурились. Разве можно перечить такому смельчаку?!
И только Аймисей ослушалась. Она приоткрыла один глаз и увидела, как Ахмади взмахнул руками с нацепленными на них крыльями, но, вместо того чтобы подняться в воздух, камнем бухнулся вниз. Она вскрикнула.
Ребята открыли глаза и, обгоняя друг друга, бросились к своему поверженному герою.
Ахмади неуклюже лежал на траве, из носа у него текла кровь. Ребята пытались поднять его, но он так запутался в своих крыльях, что не мог даже пошевелиться и только бормотал: «Мама, мама…»
— Бегите кто-нибудь за матерью, — приказала Аймисей. — Она там, на делянке…
В тот же час «героя» увезли в больницу. У него оказалась трещина ключицы и перелом руки, и он два месяца проходил в гипсе.
Так бесславно кончилась попытка Ахмади преодолеть земное притяжение.
Но лестное прозвище «Икар» прочно закрепилось за ним.
…Ахмади суждено было подняться в небо. В восемнадцать лет ушел на фронт летчиком, а вернулся с черной повязкой на глазах.
Но, заслышав гул самолета, он всякий раз вспоминал свое детство, свой бесславный и все-таки прекрасный полет на самодельных крыльях, свою юношескую мечту о небе и испытывал такое страдание, по сравнению с которым физическая боль — ничто.
Жена, зная об этом, всеми силами пыталась его отвлечь, переключить его память на другие, более веселые воспоминания. Вот и сейчас она сказала, стараясь придать своему голосу беспечность:
— Милый, а помнишь, как ты ездил в Манзикули за абрикосами?
В семейных преданиях хранилось два замечательных случая из детства Ахмади. Один — с крыльями Икара. Другой — с абрикосами и осликами. И если первый болью отзывался в сердце Ахмади, напоминая о несбывшейся мечте, то второй, казалось, не сулил никаких огорчений.
Но сегодня почему-то даже этот безобидный, этот забавный случай с десятью осликами не веселил его.
Один за другим ложились на кладку кирпичи. И тяжелыми, как эти камни, были его воспоминания.
«Горы и скалы, пастбища и родники, — мысленно обращался он к ним, — я вижу вас прежними: зелеными — весной, разноцветными — летом. Помните ли вы мальчишку с облупленным носом? Давно уже нет на свете того мальчишки, а вместо него ходит по тропинке седой человек с черной повязкой на глазах. Когда вы увидели его в первый раз, горы, вы, наверное, удивились, почему он идет так боязливо, так осторожно, словно и не горец, а приехавший сюда горожанин. Но скоро вы все поняли, вы стали бережно водить его по тропинкам, звуком упавшего камешка вы оповещали его об опасности, журчанием родника — о привале, эхом — о приближающейся машине. Вы стали беречь своего сына, бывшего мальчика с десятью осликами, бывшего «Икара» с наивными самодельными крыльями, бывшего солдата с живыми веселыми глазами».
— Аймисей, а ты помнишь, какого цвета были у меня глаза?
— Зачем ты опять об этом? Ведь столько времени прошло.