С уходом Башарат квартира опустела. Только на него повеяло домашним теплом, тем милым уютом, который вносит с собой женщина, и вдруг все исчезло, как не бывало. «Медведь, — ругал себя Башир, — одичал, отвык от женского общества, огрубел, вот и обидел девушку ни за что ни про что».
Потом его мысли перенеслись на таинственную незнакомку, которая обволакивала его волнами женской заботы и уюта, а сама не показывалась. «Что мне до этой смешной почтальонши? Ведь у меня есть такая девушка! Если она заботится обо мне, значит, я ей небезразличен. И настанет день, когда она придет ко мне открыто, не прячась, не таясь». С этой успокоительной мыслью Башир уснул.
Но дни шли за днями, стекаясь в недели, а прекрасная незнакомка все не показывалась. Напрасно Башир, доведенный до крайности, оставался дома в неурочное время, меняясь сменами с товарищами. Напрасно часами валялся в постели, делая вид, что читает. Напрасно, затаившись, простаивая в прихожей, прислушивался к каждому шороху на лестничной площадке.
Но стоило ему отлучиться на час, как квартира была убрана, обед приготовлен, а на столе лежала записка: «Сходите за рисом… Постирайте рубашки… Сдайте бутылки»…
Башир покорно исполнял все приказания, надеясь хоть таким путем заслужить ее благосклонное появление. Но напрасно!
И вот когда его нетерпение, дойдя до высшей точки, уже пошло на спад, а вялое досадное безразличие начало овладевать им, между одиннадцатью и половиной двенадцатого дня, когда Башир на секунду заскочил домой за путевкой, забытой в кармане куртки и попутно залпом осушил стакан студеной воды из-под крана, ставя стакан на кухонный стол, он вдруг замер, услышав негромкий металлический звук ключа в замочной скважине.
Его рука, опускавшая, стакан на стол, так и застыла в воздухе. Башир не посмел прикоснуться стеклом к пластмассе стола, боясь этим звуком спугнуть долгожданную незнакомку.
Так, задыхающийся, со стаканом, зажатым в кулаке, он оказался в кладовке среди старых шоферских ватников и комбинезонов, которые обдавали его запахом бензина. Башир неплотно закрыл дверь, чтобы оставалась щелка, и… замер, ожидая.
Она вошла. Повозилась в прихожей, видно доставая что-то из сумки. Башир услышал стук: скинула туфли. Шуршание мягкой подошвы: надела тапочки. И наконец прошла в ванную. Тут-то Башир увидел ее. Он увидел ее в зеркале, потому что она стояла к нему спиной. И чуть не вскрикнул; хорошо, что успел вовремя прикрыть рот ладонью.
«Так вот кто она, эта таинственная незнакомка!» — Башир почувствовал глубокое разочарование.
Неужели эта маленькая веснушчатая девчонка заставляла его сдавать бутылки, таскать с рынка овощи, стирать рубашки?.. Неужели это о ней он думал с таким волнением, с таким счастливым замиранием сердца, с таким трепетным ожиданием чуда?.. Неужели из-за нее, наконец, он как дурак торчит сейчас в этой кладовке, в этой бензинной вони, под тяжестью навалившихся на него ватников, не смея пошевелить онемевшей шеей?..
Если бы Башир не боялся себя выдать, он бы громко и горько расхохотался над собой.
Но вот склонилась она над раковиной, мурлыча себе под нос какую-то простенькую песенку без слов. Вот включила утюг и разложила на столе его рубашки. Из комнаты потянулся приятный запах чистого, нагретого утюгом белья. Все это она делала так внимательно и сосредоточенно, словно это были самые важные дела на земле.
И Башир, наблюдая за нею из своего укрытия, невольно сам проникался важностью этих простых будничных трудов. Покончив с рубашками и сложив их в шифоньер, она прошла на кухню. Башир заинтересованно следил за ней.
Вот она вынула из сумки баночку с мясным фаршем. «Значит, дома провернула через мясорубку», — подумал он с неожиданной нежностью.
Засучив рукава, стала месить тесто. Потом потерла ладони друг о дружку — осыпались белые комочки теста. Разделив лепешку на несколько кусков, она раскатала эти упругие мячики, вырезала стаканом кружочки и чайной ложкой положила в них фарш, а потом слепила концы. Как быстро, как проворно работали ее руки! Каким вдохновенным огнем горела каждая веснушка на лице! Башир невольно любовался ею, уже не замечая ни спертого воздуха кладовки, ни того, что от неудобной позы затекла нога…
Уже эмалированная кастрюля с готовым курзе стояла посреди стола, а рядом примостилась фарфоровая пиала с чесночно-ореховой подливой. Уже, накрыв все это чистым полотенцем, Башарат собралась уходить, а Башир все не мог отвести от нее глаз.
Вот она сняла фартук, тапочки…
«Как же так, все приготовить, а самой не съесть ни одного курзе», — удивился Башир и, забыв обо всем, выкрикнул, выходя из кладовки: