Здесь-то, возле семи родников, на плоском выступе камня и разжег Байсунгур свой костер.
И сразу вокруг стало совсем темно, словно за пределами круга, очерченного костром, встала черная плотная, но живая и колышущаяся стена. И казалось, что люди вокруг костра сидят в одном пространстве, на одной планете, а то, что происходит вне, за границей света, — уже другой, холодный и неизведанный мир.
И вдруг из этого другого мира звонко прозвучал родной возбужденный голос сына:
— Мама, отец, если бы вы только видели! Снизу наш костер как звезда.
— Правда? — восхитился Ахмади и, отделившись от костра, шагнул в темноту, и уже слышны были его шаги, бегущие вниз по камешкам тропинки.
И тут же все услышали песню. И от этой песни еще ярче разгорелся костер, ниже опустились звезды, сильнее запахла скошенная трава.
— Байсунгур! — вскрикнула Аминат — в голосе ее дрожали слезы — и схватила мужа за руку. — Ты слышишь, ты узнаешь… Это ведь твой голос.
— Вах, ну и плакса мне досталась жена, — обнял ее за плечи Байсунгур. — Не знаю, как насчет голоса, может, и мой. А вот мечтательный он в тебя, короче — наш сын.
— Мама, почему ты плачешь? — удивился Алибулат, подходя к костру с охапкой кизяков.
— Сама не знаю, — сквозь слезы засмеялась Аминат, и оттуда, из мглы ночи, словно карканье вороны или предостережение совы, зловеще прозвучали для нее слова Патимат: «Не надо, чтобы они все пятеро попадались на глаза людям. Вдруг сглазят. Пришей-ка ты к их рубашкам корень фиалки».
Неожиданно налетел ветер. Он швырнул в лицо Сурхаю горящие искры, заставив его отпрянуть от костра. Он вздул рубашку Байсунгура, обдав его мгновенным холодом. Он растрепал черные вихры Алибулата и заставил вздрогнуть Аминат. Словно невидимое крыло беды прошуршало, пронеслось над их головами.
— Родные мои! — вскрикнула Аминат и раскинула руки, чтобы обнять их, прижать к себе, укрыть от неведомого.
Но никто из них не обратил внимания на этот ее жест. Так же, как и на ее тревогу.
— Ветер, — только и сказал Алибулат и вскинул голову, всматриваясь в ночное неприступное и замкнутое небо. — Неужели погода испортится?
— Мать, отец, вы что, не слышите? — обиженно повторял Аминтаза. — Вот смотрите, что я принес. — И он стал вытаскивать из плетеной сумки разные яства: кусок баранины, головку чеснока, мешочек кукурузной муки, кувшин сливок. Напоследок вытряхнул и гору картошки.
— Вай, можно подумать — месяц собираемся здесь жить, — засмеялась Аминат, собирая в кастрюлю картошку.
Не прошло и получаса, как закипела вода, остро запахла чесночная подлива, зарумянилась и потемнела в золе картошка.
И начался настоящий пир.
Аминат, как и все матери мира, больше всего любившая кормить своих мужчин, то и дело подкладывала им то печеную картошку, то свежий хинк. При этом о себе она, конечно, забывала.
— Алибулат, возьми колбасу.
— Аминтаза, вот еще картошка испеклась, осторожно, не обожгись.
— Байсунгур, ты же любишь брынзу…
— Сурхай, почему сливки не пьешь?
— Ахмади, маленький мой, ты чего пригорюнился, возьми вот этот хинк, смотри, какой он румяный, прямо золотой.
И вот когда опустошенная кастрюля забытой валялась в стороне, а кувшины лежали на боку и Байсунгур, сыто вздохнув, потянулся за табаком, Аминат внимательно оглядела сыновей, остановила глаза на муже и сказала торжественно:
— А сейчас, мои дорогие, я хочу с вами серьезно поговорить. Все в природе подчиняется своим законам. Если виноград не собрать вовремя, он сгниет под дождем…
— Ты опять о своем, мама, — с досадой перебил ее Алибулат, — я хочу учиться, а ты…
— Но не забывай, что у тебя три младших брата, — сказал Байсунгур. — Нельзя думать только о себе. Может быть, Аминтаза уже хочет жениться?
— И на здоровье. Буду плясать на его свадьбе, пока не отлетят подметки.
— Но он младше тебя. Глаз выше брови не может прыгнуть, — возразила Аминат.
— Это я-то хочу жениться?! — возмутился Аминтаза. — С чего вы взяли?!
— Это все пережитки, — вступил в разговор Сурхай. — Если уж полюблю, никого не стану ждать.
И вдруг раздался ломающийся подростковый басок Ахмади.
— Я хочу жениться! — выпалил он.
Если бы не темнота, то все бы увидели, что лицо его при этом вспыхнуло, как пламя костра.
— Вах! — вскочила Аминат. — Что я слышу? Ты же еще ребенок! И вообще, где это видано, чтобы младший брат перешагнул через троих старших?
— А зачем я должен их ждать? — насупился Ахмади.