Прежде крестьянин и крестьянка знали, что из десяти—двенадцати детей они потеряют добрую половину в малолетстве, и смирялись с этой ожидавшей их участью. Смерть, болезни, голод, холод, нищета были, так сказать, составной и неотъемлемой частью их повседневного существования.
Все слои населения эволюционировали. Все стали более подвержены эмоциям.
Каждый страдает не только от своих бед, но и от бед всего мира. Каждый боится за себя и за всех людей на земле.
Пожалуй, даже тревога за будущее рода человеческого влияет на людей куда больше, чем собственные невзгоды.
(То же относится и к радости. Среди толпы, заполнившей московские улицы, было куда больше людей, радовавшихся победе в космосе, чем какому-то событию, касавшемуся лично их.)
И все это сочетается, накапливается, наслаивается в жизни каждого из нас.
В мире не хватает приютов для душевнобольных, и болезнь эта становится фактором скорее моральным, чем физическим.
Такое отношение человека к своим ближним, к своей участи и к их участи, быть может, неотделимо от эволюции.
Или же это всего лишь мода, которая пройдет, как прошел романтизм?
Не вернемся ли мы к циничному признанию закона джунглей и того, что выглядит как биологический закон?
Это очень меня смущает. Чувства склоняют меня в сторону сочувствия. Разум же порой тянет в противоположную сторону, и я не уверен в том, что нечто подобное не происходит со многими людьми, возможно, это одна из существенных причин, вызывающих неуравновешенность. Кажется, я говорил уже, что у мира нечиста совесть и вместо того, чтобы успокоить людей, им ежедневно подбрасывают сведения, вызывающие еще большие угрызения совести.
А вдруг фашисты не навсегда сгинули с лица земли и кто знает, не возродится ли Рим?
3 июля
Воскресенье — день велогонки «Тур де Франс». Вчера прочел книгу д'Астье-де-ла-Вижери «Семь раз по семь дней». Какое счастье, что я не прочитал ее до того, как написал «Поезд». Хотя это не роман. В жизни д'Астье интересуется больше политикой.
Однако я обнаружил, что, так же как это происходит в «Поезде», д'Астье встретил крах Франции со своеобразным облегчением. Точно избавившись от тяжкого гнета жизни, к которой он утратил всякий вкус, он вдруг обнаружил новую реальность — и для себя, и для всего, что происходило вокруг.
Как и герой моего «Поезда», наверно как и все, он чувствует биение пульса окружающей жизни тем острее, чем труднее или трагичнее переживаемый момент.
Из этой очень простой и довольно банальной мысли родилась, так сказать, атмосфера моего романа.
Мне очень понравилась книга. Непременно повидаю д'Астье, который тоже выразил желание встретиться со мной. Мы на многое глядим одинаково. И у нас была одинаковая реакция, когда после окончания войны мы обнаружили, что наша надежда, наша уверенность в том, что все переменится, не оправдалась и мир вновь погрузился в привычный эгоизм.
Прочитав эту книгу, я лишний раз убедился, как опасно романисту читать. Прочти я ее полгода назад, я бы, пожалуй, не написал «Поезда» или написал бы его совсем иначе, из опасений идти по проторенным тропам.
Книги, правда, совсем разные: в одной говорится о человеке заурядном, посредственном, с которым почти ничего не происходит и который просто плывет по течению, а в другой — о человеке действия, одном из организаторов движения Сопротивления.
Самое любопытное, что в конечном счете они недалеко отстоят друг от друга.
3 июля
Вчера умер Хемингуэй. По-моему, он был болен и решил покончить с собой. Я потрясен. Я никогда с ним не встречался. И довольно мало его читал. Но тем не менее я чувствую, что он принадлежит к числу тех, с кем меня связывают какие-то узы.
У меня есть от него один любопытный сувенир. Когда я поселился в Лейквилле, мой адвокат был и душеприказчиком первой или второй жены Хемингуэя. Он дал мне один из моих романов, датированный 1934 годом. На первой странице Хемингуэй расписался и написал свой адрес. В это же время и я познакомился с его творчеством.
Тот же день, 3 часа
Среди глупостей, которые пишут в газетах по поводу самоубийства (вероятного) Хемингуэя, меня поражает одна деталь. Почти все считают, что такой конец был неизбежен. При его темпераменте, Хемингуэй, видимо, именно так должен был отреагировать на угрозу медленного умирания, прогрессирующего творческого бесплодия.
Но вот меньше года тому назад умер другой писатель — Блез Сандрар, характер и жизнь которого довольно схожи с характером и жизнью Хемингуэя. Сандрар тоже немало поколесил по свету в поисках приключений, воспевал в своих романах грубые радости и благородство бесстрашного мужчины.