За неимением сковороды плотву мы испекли. Каждую рыбешку выпотрошили, оставив в чешуе, брюшко посолили. Потом надели на ивовые прутья и, как на вертеле, повертывали над углями. Каждый был сам себе поваром.
Немного оказалось еды в плотвичке, но удовольствие получили ребята огромное.
Когда из деревни пришагал Иван Данилыч, его так и облепили. Желающих постичь науку корзинщика оказалось больше, чем он ожидал. Каждый хотел сплести именно вершу.
За день сплели три штуки. Не совсем ладные, не такие ажурные, как у дяди Миши, но все же верши. На каждое звено по одной. И каждое звено для своей добыло муравьиных яиц. Устанавливали их под берегом после долгих совещаний, советов с дядей Мишей, с Иваном Данилычем.
Забавно, что во все эти верши за ночь попалось ровно двадцать семь рыб, ни больше ни меньше.
- Дядя Миша, почему это?
- Наверное, водяной подсчитал вас, когда купались, и решил выдавать по штуке на каждого.
- Ну да, водяных нет!
- Это только в сказке.
- А мы и живем как в сказке!
КАК МЫ АГИТИРОВАЛИ БАТРАЧОНКА ВАСЬКУ
Впрочем, появились у нас и неожиданные огорчения.
В первые же дни нашего житья в лагере мы обнаружили рядом в нами некое угнетенное существо - батрачонка Ваську. Он пас стадо на берегу реки. Несколько коров вместе с молодняком. Стадо принадлежало огороднику Зеленину, местному кулаку.
Пас Васька с рассвета до заката. В полдень бабы, приходящие доить коров, приносили ему скудный завтрак.
Был он тощ, нескладно длинен, с унылым вытянутым лицом. Один его вид сразу вызывал жалость.
Однако были у Васьки и другие качества, которые приковали сердца ребят: он удивительно громко умел щелкать кнутом. Этот длинный кнут, толстый вначале и утончающийся к концу, слушался только своего хозяина: покорно свивался у его ног колечком, вдруг, по мановению его руки, развивался и, как выстрел, щелкал перед носом сунувшейся в огород коровы, возвращая ее в стадо.
А в руках наших ребят вел себя словно какое-то коварное, злобное существо: то обвивался змеей вокруг туловища, то больно хлопал по ушам. И уж никак не хотел щелкать.
Умелое владение пастушеским кнутом придавало Ваське в глазах ребят какое-то особое, ни с чем не сравнимое преимущество и позволяло поглядывать ему - деревенскому - на городских свысока.
Ребята начали разговаривать с ним как-то заискивающе и чересчур многословно, а он с ними не разговаривал - только изрекал. И его дикие деревенские глупости звучали как непререкаемые истины.
Выяснив, что он круглый сирота, что кулак его нещадно эксплуатирует, что он неграмотный, суеверный и не разбирается в политике, пионеры загорелись желанием сделать его сознательным. Особенно поразило ребят, что этот батрачонок любит своего эксплуататора-кулака.
- Вася, ну неужели ты его любишь больше, чем Советскую власть?
- А как же, чего мне власть, какая от нее сласть! А он меня кормит.
- Так ведь ты на него работаешь!
- А чего же не работать, я здоровый.
- Он тебе не дает учиться.
- А мне и не хотца.
- Он тебе и денег за труд не платит.
- А мне они зачем? От них одно баловство.
- Так он же тебя бьет!
- Значит, надыть. Меня и мамка била.
Вот поди-ка поговори с ним!
Ребята дрожали от негодования, встретив такого несознательного батрака.
Много душевных сил потратили на его перевоспитание, и все напрасно. Не помогли никакие подходы. Решили показать ему Москву, свозить в театр в воскресенье.
- Вася, ты в театре никогда не бывал? Поедем с нами.
- Чего я там не видал, я лучше в церкву пойду.
- Ну, театр же лучше, там настоящие артисты.
- Я их не знаю... Мне в церкви веселей: там девки, парни в хору поют все знакомые.
На все у него был свой ответ. Свое твердое убеждение.
И, сколько его ребята ни прикармливали, ни приваживали, волчонком смотрел. По-видимому, кулацкое влияние на него было сильней нашего.
Ему очень нравилось дразнить нас. Угостят его ребята конфеткой или печеньем - примет с удовольствием. А когда съест, сядет на крутом обрыве овражка над ручьем и начнет частушки петь:
Пионеры - лодыри,
Царя-бога продали...
И дальше какую-то бессмыслицу, по его мнению очень для нас обидную. Ну просто не парень, а заноза! И что с него возьмешь - батрачонок, даже отлупить как-то неловко.
Пытались прогонять, а он в ответ:
- Не имеете права - земля теперь общая. И где хочу, там и топчу. Пытались унимать, а он свое:
- Слобода слова, чего хочу, то и кричу!
Такие противные ребята и мне редко встречались. При одном его виде у меня надолго портилось настроение.
КАК ХОДИЛИ НАШИ ФУРАЖИРЫ
Вскоре наше вольное, сказочное житье вошло в норму.
Звонкий горн играл по утрам побудку, по вечерам - отбой.
Ребята четко строились на линейке к подъему и спуску флага. Мы выработали распорядок дня, применяясь к обстоятельствам. Тут были и физзарядка и беседы у костра, предусмотренные планом райбюро пионеров, а были и не предусмотренные правилами, но весьма необходимые дела.
В моем понятии не совсем укладывались такие "мероприятия" пионерской жизни, как прогулки и экскурсии.
Ведь это не барышни и кавалеры, чтобы прогуливаться так, для развлечения, а пионеры. Никогда в своей жизни я не бродил среди природы просто так, чтобы на нее полюбоваться. В луга ходил на покос, в поле - на пахоту, в лес - по дрова, по грибы, на речку - рыбу ловить.
Чего же бродить попусту? Интересно с какой-то целью.
Скукой веяло на меня от многих экскурсий, когда тебя водят и показывают: это вот то-то, а это вот то-то. Интересно что-то узнавать самому, в действии.
К действенному познанию окружающего привела нас сама необходимость. На третий или четвертый день у нас вышел весь хлеб. Быстро истощились чай, сахар, конфеты и прочие запасы, захваченные из дома.
На свежем воздухе ребята оказались такими прожорливыми, что убыль захваченного с собой продовольствия превзошла все ожидания. До воскресенья нам не дотянуть.
- Что делать, как же быть, дядя Миша? Еще здесь пожить так хочется!
Михаил Мартынович ласково посмотрел на самых наших заботливых звеньевых - Риту и Шарикова - и сказал:
- В подобных случаях во время гражданской, когда наши отряды отрывались от своих баз, нам предписывалось изыскивать продовольствие на месте.
- Ну, как это делалось?
- Очень просто - продовольствие для людей и коней добывали наши фуражиры, специально выделенные, очень боевые, сметливые, ловкие бойцы. Мне, как имеющему каторжный бродяжий опыт, не раз поручали водить отряды фуражиров. У меня действительно такое было чутье, что мой нос за три версты на запах печеного хлеба приводил.
Избу, в которой хлебы пекли, я издалека отличал.
- И я, и я! Я вчера почуяла, как вкусно печеным хлебом пахнет! - Рита покрутила носом. - Ну, прямо даже голова закружилась.
- Это в совхозе, - подтвердил Шариков.
- Найти еду - это не хитро, - сказал Котов, - а вот как ее взять...
- А вот тут и начинается политика и дипломатия. Помните, как отставной солдат у жадной старухи суп из топора варил? Как пастушок в таком же случае действовал:
"Бабушка, подлей молочка, видишь, каша остается", а потом: "Бабушка, подложи кашки, жалко молоко зря оставлять"... Конечно, в гражданскую войну у чужих мы и силой брали, а у своих умели попросить: "Мы вас от белых спасаем - добываем вам землю и волю, так вы нас покормите", "На некормленых конях разве мы беляков догоним?". Ну, и выручал народ. И спрятанное врагами помогали найти, и свое последнее отдавали.
- Так ведь то гражданская война!
- Теперь за так не дают, даром не выпросишь.
- Так и мы не даром, штыком и клинком работали...
Попытка не пытка, давайте попробуем. Пошлем на разведку наших фуражиров.