На этом я прервала поток воспоминаний, прежде чем они приведут меня к событиям, о которых вспоминать не хочется.
Отмахиваясь от комаров, я осторожно приблизилась к дубу на берегу реки. То тут, то там висели полые тыквы, формируя узор, известный лишь тому, кто их развесил. Что-то в них показалось странным; прошлой ночью, перед сном, мне не давала покоя какая-то мелочь. Я долго смотрела на тыквы, пытаясь вспомнить, что меня смутило, но не смогла.
Среди осоки на одной ноге стояла белоснежная цапля, настороженно кося блестящим глазом. Опасаясь спугнуть ее, я медленно подошла к дереву и встала перед дуплом, похожим на открытый рот. Казалось, дуб хочет что-то удержать или, наоборот, выплюнуть.
Недолго думая, я засунула руку в дупло, стараясь найти внутри что-нибудь похожее на ленты. Я с детства ходила с папой и дедушкой на рыбалку и умела насаживать любую наживку, однако меня ни капли не вдохновляла идея сунуть руку в незнакомое место и почувствовать что-то кишащее и мягкое. Или оказаться укушенной.
Впрочем, я нащупала лишь кусок ткани, гладкий и ровный, с обработанными краями. Похоже, их там несколько. Ленты были хрустящими и свежими, как будто пролежали в дупле не очень долго. Я схватила их, и тут до меня донесся рокот мотора и тихая музыка. Я вздрогнула. То ли от моего движения, то ли от шума паркующегося фургона цапля расправила крылья и взмыла в воздух.
Сама не зная зачем, я засунула ленты в карман джинсов. Из фургона вышел Беннетт. Я застыла на месте, надеясь, что он меня не заметит. Довольно глупо, ведь он припарковался рядом с моей машиной. Я с детства привыкла верить, что все на свете должно подчиняться моим желаниям. К сожалению, эту дурацкую привычку не так-то просто искоренить.
Беннетт с невозмутимым видом остановился футах в пяти от меня:
– Привет.
– «Айрис», «Гу-Гу Доллс», – кивнула я в сторону замолкшего радио.
– Все та же Ларкин, – с улыбкой отозвался он.
– Нет, не та же. Просто от некоторых привычек трудно избавиться. – Я нахмурилась. – Ты что тут делаешь?
– Ну, я весь вечер просидел у Мейбри, ждал тебя в гости, а сегодня отправил несколько эсэмэсок, но ты не ответила. Заехал к Сисси, и она сказала, что ты куда-то умчалась, аж шины взвизгнули. В общем, я догадался, что ты здесь.
Вот в чем беда с людьми, которые всю жизнь тебя знают. Ничего от них не скроешь.
– Тебе не пришло в голову, что я хочу побыть одна? – вздохнула я.
– Ты же собираешься уехать, как только твоя мама придет в себя, так что я решил воспользоваться возможностью и поговорить.
Я направилась к машине, мечтая поскорее закончить разговор и посмотреть, что там у меня в кармане.
– Говори быстрее, Беннетт. Наверное, Сисси уже приготовила ужин.
Я взглянула ему в лицо. Не надо было этого делать. Я и раньше знала, что у него глаза цвета океана, мужественный подбородок и славная улыбка. Просто Беннетт и Мейбри были моими лучшими друзьями, а значит, физически не притягательными, как родственники. А потом мы вообще перестали дружить.
Посмотрев на Беннетта внимательно, я поняла, что он изменился, как и Джексон Портер. Мальчишеская мягкость исчезла, уступив место мужественной зрелости. Да, он выглядит весьма неплохо, но я ни за что на свете не скажу ему об этом, иначе он не оставит меня в покое.
Я всегда считал тебя красавицей. Кровь прилила к моим щекам.
– Давай не будем тратить время. Говори скорее.
Я открыла дверь автомобиля. Запищала сигнализация. Беннетт развел руками, словно извиняясь.
– Несколько месяцев назад вокруг Карроумора начали кругами ходить застройщики, пытаясь выяснить, кому он принадлежит и можно ли его выкупить. Твой отец попросил меня высказать свое мнение. – Он окинул взглядом полуразрушенный особняк. – Я подумал, тебе следует об этом знать. – Беннетт развернулся и направился к своей машине.
Я захлопнула дверь:
– Подожди! Ты не можешь просто так уехать. Рассказывай дальше.
– Не хочу отрывать тебя от ужина.
Я вцепилась в его рукав, как ребенок:
– Почему папа решил поговорить об этом именно с тобой?
Беннетт нахмурил густые брови:
– Ты вообще в курсе, что здесь происходило в последние годы?
Впервые за девять лет мне стало стыдно за скоропалительный отъезд. Тому была веская причина, я до сих пор в этом убеждена. Пока я жила в Нью-Йорке, мне казалось, что здесь все остается по-прежнему, люди и их взгляды не изменились. Глупо, ведь я-то сама изменилась, и еще как. Моя решимость не думать о прошлом и полностью переродиться куда-то испарилась, но я никогда бы не призналась в этом Беннетту.