Кристаллов нахмурился:
— А мастер ваш сам кого играет? — сдержанно спросил он.
— Он в баскет не играет! Но спортсмен — супер, ничего не скажешь!
— А кто он?
— А вон… — Ласточкин кивнул в сторону Копейкина. — Ящики перебрасывает. Реакция действительно отличная.
— Этот недомерок? — презрительно фыркнул Кристаллов.
— А вот это не надо! Рост — наше слабое место. Не прощает он этой темы, не любит он этого, понимаешь?
— Чихать мне на его прощение!
— Ну не скажи. Парень он боевой. Нам еще тут драки не хватало. Ладно, пошли работать!
— С ком драться-то? — Кристаллов искренне недоумевал.
— Да брось! Не заводись… — Ласточкин улыбнулся и, взяв за плечи Славку, пошел на рабочее место.
Кристаллов несколько раз посмотрел в ту сторону, где Копейкин все еще что-то рассказывал, а ребята громко смеялись. Вместе с напарником он норовил пройти с тачкой поближе к этой компании.
Копейкин ничего не замечал, не заметил он и как Кристаллов оказался сзади. В это время Копейкин показывал какой-то прыжок, прыгнул и налетел на Кристаллова. Тачка опрокинулась, мусор рассыпался, мгновение — и оба мальчика оказались друг против друга.
— Извинись! — жестко, едва сдерживаясь, приказал Кристаллов.
Копейкин даже сначала не понял — но тон Коли его насторожил. Он, как всегда лучезарно, улыбнулся:
— Только — взаимно! Ты ведь на человека налетел!
— Не на человека, а на муху! — сказал Кристаллов ток, чтобы все слышали.
Ребята обомлели. Копейкин застыл, словно приготовился к прыжку.
— Белкин, кто это вафля на ходулях, которая еще раз подтверждает, что дураки бывают не только круглые, но и длинные? — тоже громко спросил он.
— Баскетболист из 8«а»! — мрачно вымолвил Белкин. — Кристаллов!
Копейкин смутился, прикусил губу, на лице его опять мелькнула беззащитная улыбка. Он молча смотрел на Кристаллова. Ребята не верили своим глазам…
Повисла пауза.
— Убери мусор и не выкаблучивайся! — опять приказал Кристаллов. — А то сгребу тебя и вместе с мусором на тачку!
Но Копейкин уже пришел в себя.
— Вот, ей богу, — начал он спокойно, — не люблю ссориться!.. Но если меня к этому вынуждают… Пойдем, поговорим!
— Мне — с тобой? — рассмеялся Кристаллов. — Мальчик с пальчик, ты что, серьезно?
— Пойдем вон в ту трубу! — еще громче и резче сказал Копейкин. — Слышишь? Очень серьезно! Серьезно — как никогда!
Кристаллов разозлился, лицо его залилось краской, он еле сдерживался.
— Ну смотри… — только и сказал он.
И мальчики вошли в гигантскую трубу.
Со всех концов площадки бежали ребята 8«б».
И компания Ласточкина тоже подходила. Они шли не торопясь, в вразвалочку, как будто их меньше всего все это интересовало.
Все застыли в ожидании. Никто не проронил ни слова. Молчали, прислушивались, пытаясь понять, что там происходит.
Их не было долго — Копейкина и Кристаллова.
А потом они вышли, но вышли с другого конца, пройдя трубу насквозь, — и оказались довольно далеко.
Потрясенные ребята не верили своим глазам: маленький Копейкин и огромный Кристаллов шли рядом и мирно разговаривали. Нет, они не просто мирно разговаривали: нужно было видеть, как Копейкин что-то говорил, держась, как всегда, независимо и уверенно, а Кристаллов… робко заглядывал ему в глаза и был какой-то виноватый, заискивающий.
Конечно же, ребята не могли слышать, о чем они говорили.
— Это правда, да? Правда? Ну, не может быть! Поклянись, а!
— Ну что одно и то же повторять! — снисходительно говорил Копейкин. — Я же не заезженная пластинка!
— Врежь мне как следует! — попросил Кристаллов.
— Зачем? — пожал плечами Копейкин. — Приходи вечером к нам во двор, что-нибудь сообразим!
— Тогда — прости! Я таким кретином себя чувствую!
— Да брось ты! Считай, что все забыто! Финита!..
Ребята готовы были ослепнуть, такого не могло быть: Копейкин и Кристаллов пожали друг другу руки!
А вечером, когда во всех окнах зажглись огни, а детская песочница опустела, во дворе встретились Коля Кристаллов и Петя Копейкин.
Взволнованный Коля терпеливо ждал, пока Петя пробежал глазами исписанный листок.
— Слушай, старый, это не годится! Это Пушкин. Можешь наколоться!
— Может, что-нибудь у Есенина посмотреть? — с надеждой спросил Коля, — вроде мы его не проходим, а?
Но Петя холодно оборвал его.
— Еще хуже. Есенин — ее любимый поэт!
— Так что же делать?
— Что-нибудь свое!
— Мое?! Я не пишу стихов!