– Ну? – Брэд Норс, мой фотограф и соавтор всех моих репортажей, уселся на стул рядом со мной. – Летим домой?
– Домой? – повторил я и вздохнул. – Брэд…
– Если кого-нибудь из нас подстреливают, все возвращаются. Так принято…
– Пожалуйста… – я выключил спутниковый телефон. – «Подстрелили» – сильно сказано. Пуля ничего важного не задела.
– Это в тебе морфий говорит.
– Они не кололи мне морфий. Думаю, это был парацетамол…
Или какой-нибудь фальсификат из сахара… Как бы там ни было, а проглоченная два часа назад таблетка ни на йоту не облегчила пульсирующую в плече резкую боль. Честно говоря, мне и самому хотелось вернуться домой. В полевых условиях врач обследовал меня с помощью оборудования, которое было у него под рукой, но я хотел удостовериться, что моя рука не пострадала намного серьезнее, чем считает он. А еще хотелось более сильного болеутоляющего. Вот только в Ливию мы прибыли всего несколько недель назад, и я не испытывал особого удовольствия, вспоминая о своих исследованиях, в которых я пока не сумел добиться прогресса. Если я сейчас отправлюсь в Сидней на лечение, придется встретиться с Молли Торрингтон и отвечать на ее неприятные вопросы по поводу смерти брата.
– Мы летим домой, Лео, – неожиданно твердо произнес Брэд.
Я отрицательно замотал головой и тут же поморщился от боли, пронзившей мое плечо.
– Тут есть еще чем заняться, – произнес я, когда вновь смог ровно дышать.
– Всегда найдется, что еще можно сделать. Я улетаю, с тобой или без тебя. У тебя, наверное, стальная психика, но моя не настолько крепка. Пуля могла убить не только тебя, но и меня. Мне нужно время, чтобы прийти в себя.
В конце концов, у меня не было другого выбора. Когда я беседовал со своим редактором Кисани Хьюз, то, описывая происшествие, сказал, что получил «поверхностное ранение», но Брэд позвонил ей чуть позже и рассказал немного другую историю. В результате Кисани отозвала нас обратно в Сидней. Я протестовал, но к тому времени, когда шасси нашего самолета коснулось взлетно-посадочной полосы, у меня начался жар, а еще налицо были признаки воспаления в плече. С большой неохотой я вынужден был согласиться, что она была права.
А вот отпуску по болезни, на котором настоял наш штатный врач, я совсем не радовался. Несколько недель вынужденного бездействия представлялись мне сущим кошмаром. Уже через несколько дней я начал страдать от скуки. Я не мог выгуливать собаку, ездить на мотоцикле и заниматься спортом. Я не мог даже ходить на занятия по карате, которые регулярно посещал между командировками. Я много читал и ужасно много думал, но, стараясь сосредоточиться на сюжете романа или неуклюже, одной рукой делая себе завтрак, я постоянно в мыслях возвращался к Молли Торрингтон.
Я всегда симпатизировал ей, но четко осознавал, что любой разговор о смерти ее брата будет болезненным для нас обоих. Я не смогу окончательно поставить точку, чего ей так хочется. Легких ответов не будет, если разговор пойдет о смерти Деклана Торрингтона.
Я не особенно хорошо ее знал. В течение многих лет я был далек от их семейной жизни и даже в лучшие времена бывал у них всего лишь в качестве незваного гостя. В последний раз я видел ее на похоронах ее брата. Она смотрела на могилу, почти не мигая. Потрясение не сходило с ее лица в течение всего этого времени. Прежде, когда мы встречались, Молли постоянно смеялась или улыбалась. Веселая, счастливая, богатая девчонка, встречающая любую неожиданность широкой, искренней улыбкой. Деклан любил шутливо замечать, что буйный смех сестры всегда врывается в комнату до того, как она войдет. Так глашатай возвещает о прибытии особы королевской крови.
Именно на похоронах брата я впервые увидел ее, убитую горем. Я тогда еще подумал, что глубина боли, отражавшаяся в глазах Молли, внезапность свалившейся на нее утраты могут навсегда ее изменить. Не исключено, что никогда в будущем она не сможет так непринужденно улыбаться, как улыбалась раньше. Письмо, пришедшее по электронной почте, сокрытая в словах Молли скорбь доказывали справедливость тех моих давнишних подозрений.
Время от времени я наблюдал ее фотографии в прессе. Год или два назад ее снимок появился даже на обложке одного делового журнала. В это время Молли утвердили вице-президентом в «Торрингтон Медиа». Помню, как я заметил этот журнал в газетном киоске аэропорта Дубай и удивился. Она же слишком молода, чтобы работать у отца! Я подсчитал и с удивлением осознал, что Молли должно сейчас быть где-то под тридцать. Было непостижимо, что жизнерадостная Молли Торрингтон однажды станет во главе транснациональной медиаимперии, но в статье ее уже называли будущей наследницей дела отца. И в этом не было ни малейшего сомнения.