Ну и случилось, раз воля не моя. Так и случилось, а потом я увидела Дарла, и он знал. Сказал без слов: "Я знаю", -- как теперь сказал без слов, что мама умрет, и я поняла, что он знает: если бы словами сказал: "Знаю", я бы не поверила, что он там был и видел. А он сказал, что не знает, и я сказала: "Папе хочешь доложить, убить его хочешь?" -- без слов сказала, а он без слов сказал: "Зачем?" Вот почему я могу знаться с ним без слов и ненавидеть за то, что знает. Стал в дверях и смотрит на маму.
-- Чего тебе, Дарл? -- я спрашиваю.
-- Она умрет, -- он говорит. И входит старый ворон Талл поглядеть, как она умирает, но их я могу обмануть.
-- Когда она умрет? -- я спрашиваю.
-- До того, как вернемся.
-- Тогда зачем берешь Джула?
Чтобы грузить помог.
ТАЛЛ
Анс потирает колени. Комбинезон на нем выгорел; на колене шерстяная заплата из воскресных брюк, заносилась до железного блеска.
-- Пуще всех не люблю, -- говорит он.
-- Человеку иногда надо вперед заглядывать, -- говорю я. -- А если не мудрить долго -- что так, что этак, большого урона не будет.
-- Дорога-то сейчас сухая, -- я говорю.
-- Однако ночью дождь будет. Его родню хоронят у Новой Надежды -- туда меньше трех миль. Но на то он и Анс, чтобы взять жену из такого места, докуда добрый день езды, и чтобы она умерла у него.
Он смотрит на равнину и потирает колени.
-- Пуще всех не люблю.
-- Они свободно обернутся. Тут и волноваться нечего.
-- Три доллара как-никак, -- говорит Анс.
-- А может, им и назад будет не к спеху. Хочется так думать.
-- Она отходит, -- говорит Анс. -- Она решила.
Тяжелая жизнь у женщин, верно. У некоторых. Моя мама, скажу, умерла на восьмом десятке. Работала каждый день, в дождь и ведро, ни дня не хворала с тех пор, как родила последнего -- а потом вроде огляделась вокруг, пошла, взяла ночную рубашку с кружевом, сорок пять лет пролежавшую в сундуке и ненадеванную, надела, легла на кровать, натянула одеяло и глаза закрыла. "Вам теперь за отцом ухаживать, -- сказала. -- Старайтесь. Устала я".
Анс потирает колени.
-- Господь дал, -- говорит он.
Слышим, как пилит и стучит за домом Кеш.
Правда. Истинней слова не молвил никто.
-- Господь дал, -- говорю я.
По склону поднимается их мальчик. Несет рыбу чуть ли не с себя ростом. Бросил на землю, крякнул, сплюнул в сторону, как взрослый. Чуть ли не с него, здорова.
-- Это что? -- говорю. -- Кабан? Где поймал?
-- Под мостом, -- отвечает. Перевернул ее: на мокрый бок налипла пыль, глаз -- как шишка, заклеен грязью.
-- Так и будет здесь лежать? -- спрашивает Анс.
-- Маме показать хочу, -- говорит Вардаман. Он смотрит на дверь. Ветер доносит до нас оттуда голоса. И стук Кеша. -- У ней там гости, -- говорит мальчик.
-- Да нет, это мои, -- говорю я. -- Им тоже интересно посмотреть.
Он молчит и смотрит на дверь. Потом глядит на рыбу в пыли. Переворачивает ее ногой и тычет большим пальцем в глаз. Анс смотрит на равнину. Вардаман смотрит в лицо Анса, потом на дверь. Поворачивается, отходит к углу дома, и тогда Анс, не оглянувшись, окликает его:
-- Почисть рыбу.
-- А Дюи Дэлл не может почистить? -- спрашивает он.
-- Почисть рыбу, -- говорит Анс.
-- Ну, пап.
-- Ты почисть, -- говорит Анс. Он не обернулся.
Вардаман возвращается и поднимает рыбу. Она выскальзывает у него из рук, смазывает его мокрой грязью и шлепается в пыль: рот разинут, глаза выпучены, зарылась в пыль, словно стыдится, что она мертвая, и хочет поскорей зарыться в пыль. Вардаман ругает ее, ругает как взрослый, расставив над ней ноги. Анс не оборачивается. Вардаман поднимает рыбу. Он уходит за дом, неся ее на руках, как дрова, и она свешивается по обе стороны -- голова и хвост. Чуть не с него ростом.
У Анса руки торчат из рукавов: всю жизнь на нем рубашки будто с чужого плеча, ни разу не видел, чтобы впору. Как будто Джул отдает ему свои донашивать. Но рубашки не Джула. Он рукастый, хоть и на жердь похож. А рубашка не пропотелая. Из-за этого можно сразу определить, что Ансова и больше ничья. Глаза его похожи на два выгоревших угля и смотрят на равнину. Когда тень доходит до крыльца, он говорит:
-- Пять часов.
Только я встал, из дома выходит Кора и говорит, что пора ехать. Анс потянулся за туфлями.
-- Не надо, мистер Бандрен, -- говорит Кора, -- не вставайте.
Он ступил в туфли -- втопнул -- он все так делает: будто надеется, что все равно ничего не выйдет и не стоит даже пытаться. Мы идем в прихожую, и они грохочут, как чугунные. Он подходит к ее двери, моргает глазами, словно вперед себя заглядывает, туда, где не видно, -- словно надеется, что она там будет сидеть, к примеру, на стуле или пол подметать, и заглядывает в дверь удивленно, -- он так всякий раз заглядывает и удивляется, что она еще лежит, а Дюи Дэлл обмахивает ее веером. И стал, словно не намерен больше двигаться и вообще ничего не намерен.
-- Ну, нам пора, пожалуй, -- говорит Кора. -- Надо еще курам насыпать.
А дождь, однако, будет. Такие облака не врут, а хлопок поспевает с каждым Божьим днем. Еще одна ему забота. Кеш все притесывает доски.
-- Если понадобимся, -- говорит Кора.
-- Анс нам сообщит, -- говорю я.
Анс на нас не смотрит. Он озирается, моргает, удивленно как всегда -словно весь измучился от удивления и даже этому удивляется. С моим бы амбаром Кешу так постараться. Говорю:
-- Я сказал Ансу, что, может, еще и не понадобимся. Хочется так думать.
-- Она решила, -- отвечает Анс. -- Видно, отойдет.
-- Теперь насчет кукурузы, -- говорю я. И еще раз обещаю помочь, если не управится -- при больной жене и прочем. Как многие по соседству, я уже столько ему помогал, что теперь бросать поздно.
-- Хотел сегодня ей заняться, -- говорит он. -- Да как-то решиться ни на что не могу.
-- Может, она продержится, пока убираешь, -- говорю я.
-- На то воля Божья, -- отвечает Анс.
-- Да утешит Он тебя, -- говорит Кора.
С моим бы амбаром Кешу так постараться. Мы идем мимо, и он поднимает голову.
-- Видать, на этой неделе я к тебе не выберусь.
-- Не к спеху, -- говорю я. -- Приходи, как сможешь.
Садимся в повозку. Кора ставит на колени коробку с пирогами.
-- Не знаю, что он будет делать, -- говорит Кора. -- Прямо не знаю.
-- Бедный Анс, -- говорю. -- Тридцать с лишним лет заставляла его работать. Утомилась, верно.
-- И еще тридцать лет не отстанет, -- говорит Кейт. -- А не она, так другую найдет, раньше, чем хлопок поспеет.
-- Теперь Кешу с Дарлом и жениться можно, -- говорит Юла.
-- Бедный парень, -- говорит Кора. -- Бедный мальчик.
-- А Джулу? -- спрашивает Кэт.
-- И ему можно, -- отвечает Юла.
-- Хм, -- Кэт говорит. -- Я думаю. Почему не жениться? Я думаю, тут многие девушки опасаются, как бы Джула не окрутили. Ничего, пусть не волнуются.
-- Будет тебе! -- говорит ей Кора. Повозка затарахтела. -- Бедный парень, -- говорит Кора.
Дождь будет ночью. Как пить дать. Повозка тарахтит -- большая сушь. Но это пройдет у ней. Пройдет.