Наступила внезапно чужая зима, И чужая, и все-таки близкая, Шла французская фильма в дрянном «синема» Барахло торговали австрийское, Понукали извозчики дохлых коняг, И в кафе, заколоченном наглухо, Мы с тобою сидели и пили коньяк, И жевали засохшее яблоко. И в молчаньи мы знали про нашу беду, И надеждой не тешились гиблою, И в молчаньи мы пили за эту звезду, Что печально горит над могилою: «Умру ли я, ты над могилою Гори, сияй, моя звезда…»
Уходят из Варшавы поезда, И скоро наш черед, как ни крути, Ну, что ж, гори, гори, моя звезда, Моя шестиконечная звезда, Гори на рукаве и на груди!
Окликнет эхо давним прозвищем, И ляжет снег покровом пряничным, Когда я снова стану маленьким, А мир опять большим и праздничным, Когда я снова стану облаком, Когда я снова стану зябликом, Когда я снова стану маленьким, И снег опять запахнет яблоком, Меня снесут с крылечка, сонного, И я проснусь от скрипа санного, Когда я снова стану маленьким, И мир чудес открою заново. …Звезда в окне и на груди звезда, И не поймешь, которая ясней, А я устал, и, верно, неспроста Гудят всю ночь, прощаясь, поезда, И я прощаюсь с памятью моей…
А еще жила в «Доме сирот» девочка Натя. После тяжелой болезни она не могла ходить, но зато хорошо рисовала и сочиняла песенки – вот одна из них.
ПЕСЕНКА ДЕВОЧКИ НАТИ ПРО КОРАБЛИК
Я кораблик клеила Из цветной бумаги, Из коры и клевера, С клевером на флаге. Он зеленый, розовый, Он в смолистых каплях, Клеверный, березовый, Славный мой кораблик, славный мой кораблик. А когда забулькают ручейки весенние, Дальнею дорогою, синевой морской, Поплывет кораблик мой к острову Спасения, Где ни войн, ни выстрелов, – солнце и покой.Я кораблик ладила, Пела, словно зяблик, Зря я время тратила Сгинул мой кораблик. Не в грозовом отблеске, В буре, урагане – Попросту при обыске Смяли сапогами… Смяли сапогами… Но когда забулькают ручейки весенние, В облаках приветственно протрубит журавлик, К солнечному берегу, к острову СпасенияЧей-то обязательно доплывет кораблик!
Когда-нибудь, когда вы будете вспоминать имена героев, не забудьте, пожалуйста, я очень прошу вас, не забудьте Петра Залевского, бывшего гренадера, инвалида войны, служившего сторожем у нас в «Доме сирот» и убитого польскими полицаями во дворе осенью 1942 года.
Он убирал наш бедный двор, Когда они пришли, И странен был их разговор, Как на краю земли, Как разговор у той черты, Где только «нет» и «да» – Они ему сказали: «Ты, А ну, иди сюда!» Они спросили: «Ты поляк?» И он сказал: «Поляк». Они спросили: «Как же так?» И он сказал: «Вот так». «Но ты ж, культяпый, хочешь жить, Зачем же, черт возьми, Ты в гетто нянчишься, как жид, С жидовскими детьми?! К чему – сказали – трам-там-там, К чему такая спесь?! Пойми – сказали – Польша там!» А он ответил: «Здесь!
И здесь она и там она, Она везде одна – Моя несчастная страна». Прекрасная страна». И вновь спросили: «Ты поляк?» И он сказал: «Поляк». «Ну, что ж, – сказали. – Значит так?» И он ответил: «Так». «Ну, что ж, – сказали. – Кончен бал!» Скомандовали: «Пли!» И прежде, чем он сам упал, Упали костыли, И прежде, чем пришли покой, И сон, и тишина. Он помахать успел рукой Глядевшим из окна. …О дай мне Бог конец такой, Всю боль испив до дна, В свой смертный миг махнуть рукой Глядящим из окна!
А потом наступил такой день, когда «Дому сирот», детям и воспитателям приказано было явиться с вещами на Умшлягплац (так называлась при немцах площадь у Гданьского вокзала).
Эшелон уходит ровно в полночь, Паровоз-балбес пыхтит – Шалом! – Вдоль перрона строем стала сволочь, Сволочь провожает эшелон Эшелон уходит ровно в полночь, Эшелон уходит прямо в рай, Как мечтает поскорее сволочь Донести, что Польша «юдэнфрай». «Юдэнфрай» Варшава, Познань, Краков, Весь протекторат из края в край В черной чертовне паучьих знаков, Ныне и вовеки – «юдэнфрай»! А на Умшлягплаце у вокзала Гетто ждет устало – чей черед, И гремит последняя осанна Лаем полицая – «Дом сирот»! Шевелит губами переводчик, Глотка пересохла, грудь в тисках, Но уже поднялся старый Корчак С девочкою Натей на руках. Знаменосец, козырек заломом, Чубчик вьется, словно завитой, И горит на знамени зеленом Клевер, клевер, клевер золотой.
Два горниста поднимают трубы, Знаменосец, выпрямил древко козырек с заломом, Детские обветренные губы Запевают гордо и легко: Наш славный поход начинается просто, От Старого Мяста до Гданьского моста, И дальше, и с песней, построясь по росту, К варшавским предместьям, по Гданьскому мосту! По Гданьскому мосту!