К тому времени, как она завернула на свою улицу, уже темнело, голубые огни полицейской машины мигали, освещая небо. Значит, вот оно как. Вода наполнила ее и вышла из берегов. Она позволила затопить их. Она провалилась.
Глава 72
Мои руки запачканы теплой липкой кровью, и я могу только тупо на них смотреть. Я даже не заметила, что у нее из головы течет кровь, когда приподняла ее, положила к себе на колени и обнимала, пока ее дыхание менялось. Отчаянные попытки хватать воздух постепенно превращались в легкие, сдавленные вдохи. Я тогда знала, что она умирает? Эти слова еще не сформировались у меня в голове полностью и с абсолютной четкостью, но да, думаю, что я знала: все зашло гораздо дальше, чем я планировала или ожидала.
Я не осталась, чтобы посмотреть, как умирает Элеонора. Теперь я об этом жалею. Я пустила поезд с рельсов и оказалась слишком трусливой, чтобы стоять и смотреть на его крушение. Я представляю, как ее семье будет больно от того, что она умерла в одиночестве и страхе. Я о многом сожалею в своей жизни, просто об этом – больше всего. Я потеряла контроль, и мне стыдно, – самым важным для меня был именно контроль. Я позволила ей разозлить меня бесчувственными, грубыми словами, которые она произносила, и ее нежеланием слушать об опасности, которая ей угрожала, – реальной опасности. Она от меня отвернулась, отмахиваясь, словно я была всего лишь одним из ее детей, которых можно по своему желанию то игнорировать, то баловать, и тогда я схватила ее за руку. Я потянула ее к себе и увидела страх у нее на лице. Она отпрянула назад как раз тогда, когда я ее оттолкнула. Не думаю, что я ее чем-то ударила. Уверена, она просто упала. Я знаю, что толкнула ее слишком сильно, но она не прекращала повторять эти жуткие слова. Это не моя вина. Может, теперь они все это поймут.
Часть третья
Глава 73
Расскажите мне о том, что случилось, когда вам было четыре года.
Вы меня уже спрашивали об этом раньше. Я вам говорила, что это не имеет отношения к делу.
Я думаю, что имеет. Вам тяжело об этом говорить?
Конечно, тяжело. Я никогда ни с кем не говорила о том, что тогда случилось.
Попробуйте.
Мне было три года, когда мама принесла ее домой из роддома. Эми. Она была крошечной, даже меньше куклы, которую мне подарил папа, чтобы я подготовилась к появлению Эми в семье. Я любила ту куклу. Я всюду ее с собой таскала, меняла ей подгузники, поила из своей кружки-непроливайки. Она была моей лучшей подругой. А когда дома появилась Эми, я поняла, что с ней мы тоже будем лучшими подругами.
Вы ее ревновали?
Никогда. По крайней мере, я этого не помню. Она была такой крошечной, ей требовалась наша помощь во всем. Она отнимала столько времени у мамы, и та всегда была изможденной, но я не помню, чтобы когда-то винила в этом Эми. Если я кого-то и винила, то маму. Я не понимала, почему она огрызается и чувствует себя несчастной, когда у нас есть такое маленькое очаровательное существо, о котором мы должны заботиться. Когда Эми плакала, я давала ей своего плюшевого медведя, чтобы порадовать ее, а она обычно смотрела на меня своими огромными голубыми глазами, слишком большими для ее маленького личика. Иногда я притворялась, что это я ее мама, а нашей мамы просто не существует. Даже в три года я знала, что хочу заботиться о ней до конца ее жизни.
Продолжайте.
Мама стала чувствовать себя хуже. Тогда я не знала про зомби, но именно такой я вспоминаю ее сейчас – ходячий мертвец. Бывало, что она целыми днями ни с одной из нас не разговаривала. Конечно, она нас кормила и поила, мы всегда ходили чистые, она хорошо нас одевала, но у меня было ощущение, словно меня там нет. Иногда я притворялась призраком, и тогда мне становилось весело – мама не разговаривала со мной, потому что моя маскировка сработала! Иногда случались такие дни, когда с Эми разговаривала только я – до самого прихода отца с работы.
Ваш отец пытался как-то изменить обстановку дома?
Дело в том, что, когда он возвращался, мама становилась другой. Она пела, когда готовила наши любимые блюда к чаю, она играла с нами и читала нам сказки на ночь.
Вероятно, вас это сбивало с толку.
Не уверена. То есть я хочу сказать, что теперь, конечно, я знаю, что это было, но тогда я привыкла к такой жизни. Я обычно называла ее по-разному – «настоящая мама» и «дневная мама».