И сколько времени это длилось?
Всю мою жизнь после рождения Эми. Но казалось, это не имеет значения. У меня была Эми, я отдавала ей всю мою любовь и окружала заботой, а она любила меня в ответ. Когда бы я ни зашла в комнату, она радостно улыбалась и тянула ко мне ручки, чтобы я взяла ее. Когда мне было четыре года, я носила ее по дому, как куклу.
Что случилось, когда Эми было одиннадцать меяцев?
Когда она только родилась, перед сном я обычно очень тихо ей напевала и позволяла ей держаться за мои волосы, пока она не заснет. Обычно я вставляла ей в рот соску-пустышку, когда она плакала, и клала рядом с ней моего любимого медведя – он был одного размера с ней. Когда ей исполнилось полгода, я стала учить ее ползать. Обычно я ставила перед ней игрушки так, чтобы она не дотягивалась, но совсем близко, и показывала ей, как надо ползти по полу к ним. Когда ей исполнилось восемь месяцев, я…
Вы вините себя в том, что случилось с вашей сестрой?
Конечно, виню. Это была моя вина. Я недостаточно хорошо о ней позаботилась. Я знаю, что вы собираетесь сказать, но мой возраст не играет никакой роли. Неважно, сколько мне было тогда лет! Мне следовало за ней присматривать.
Расскажите мне, что случилось, Карен.
Мама у себя в спальне, и я думаю, что она снова плакала. Я вела себя хорошо – насколько могла. Я напоила Эми чаем, играла с ней, пока мама отдыхала, прикрыв глаза. Я вообще ничего не просила – мама терпеть не может, когда я это делаю. Эми вела себя довольно шумно, и хотя я пыталась шикать на нее и много ей пела, она не прекращала кричать и смеяться, глядя на поющего розового медведя.
Я опускаю нос к мягкой попе Эми в подгузниках и принюхиваюсь. Неприятно пахнет чем-то сладким и переспелым, и у меня начинается паника. Мне придется пойти побеспокоить маму – по ползункам растекается оранжево-коричневое пятно. Эти ползунки Эми носит весь день, и она не может лежать спокойно достаточно долго, чтобы я успела их снять. Я борюсь с ней какое-то время, и мне удается расстегнуть несколько кнопок, но тут она вырывается и ползет по полу к закрытым створкам на верхней площадке лестницы.
– Мама? – шепчу я, открывая дверь в ее спальню, и слышу тихий скрип. – Мама?
Она не расстилала постель и просто лежит на покрывале, глаза у нее закрыты, но я не могу определить, спит она или нет. Хотя, вероятно, спит, потому что не отвечает мне, когда я ее зову. На прикроватной тумбочке стоят ее лекарства, и я иду к ней, чтобы завинтить крышки – если Эми их увидит, то подумает, что это конфеты, как я сама думала, пока папа не объяснил, что это лекарства для взрослых и они делают маму счастливой. Это я понимаю: мои конфеты делают меня счастливой, поэтому разумно предположить, что конфеты для взрослых тоже могут сделать маму счастливой. Только, похоже, они больше не работают.
– Мама? Эми покакала. Пахнет ужасно.
Ее глаза медленно открываются, и с минуту кажется, будто она не знает, кто я. Жду, пока она толком меня не рассмотрит, и на мгновение мне кажется, что она собирается улыбнуться, но вместо этого мама спрашивает:
– Что теперь случилось?
– Это Эми, – говорю я самым правильным тоном, который нужно использовать дома. Я хорошо помню, от чего у мамы болит голова и что не нужно делать. – Она очень вонюче покакала. Подгузник протек.
Мама вздыхает, один раз и очень легко, но не кричит и не злится. Когда она встает с кровати и идет за мной, кажется, все части ее тела стали более тяжелыми. Эми все еще ползает по площадке, а пятно на ползунках растеклось сильнее и спустилось на штанину.
– О боже!
Мама всегда разговаривает с господом и Иисусом, причем так, словно все, что идет не так в нашем доме, – это их вина. Я никогда не видела Иисуса, но маме, похоже, он не нравится, хотя она все время что-то у него просит.
– Прости, мама, я пыталась помочь, – говорю я.
Она не отвечает и даже не смотрит на меня, но, по крайней мере, не кричит.
– О боже.
Она снимает ползунки с Эми, и какашки оказываются везде. Они воняют. Подгузник с одной стороны отклеился, и ножка Эми заляпалась в густой коричневой вязкой массе. Мама опускает Эми назад на пол, толкает дверь в ванную и включает душ.
– Можно мне тоже в ванну? – спрашиваю я. Я люблю ванну. Мы там играем и плескаемся, а Эми всегда меня обнимает, будто я ее мама. – Пожалуйста.
– После того, как я смою все это с нее, – обещает мама и даже легко улыбается мне. Я же так послушно себя веду, помню о хороших манерах. Мама раздевает Эми и сует под душ, кал стекает в сливное отверстие. Эми сразу же начинает кричать и тянуть ко мне ручки. Я пробую рукой воду.