Папаня хохочет. Ему смешно, когда кто-то зависает на еде. Мы въезжаем, а потом я вылезаю и запираю ворота. Джун залезла на нижнюю перекладину похмуриться на Джонни – мерин скачет вокруг Дикого Ржака, а тот напрыгнул сзади на ослицу Дженни. Дженни пыхтит и ерзает. Ну ма-альчики, говорит папаня. Не знаю, как бы как кто.
Мы латаем трубу, включаем насос и едем обратно через сад мимо ульев. Вчерашний новый рой все шебуршится в цветах, свисает с ветки, как целая гроздь оранжевого винограда, жужжит, трудится себе в сумерках. Солнце уже почти скатилось по голому подбородку старины Маунт-Нево. Папаня стоит на подножке самосвала и орет всем, чтобы шли с поля: у дяди Бадди в городе «Звездный путь» начинается, меньше часа осталось!
Маманя из сада – она там граблями граблит – орет: час? Да уж меньше получаса!
Доббз идет кидать мешки в кузов, чтоб сидеть было удобно, и будит Микки. Шерри идет за домашкой на завтра – деду с бабушкой отвезти. Калеб с Луизой и Мэй идут выпускать собак. Я бегу впереди папани в сад, забрать ее на ночь.
Что-то не так. Она там же, где была, но голова как-то не так свесилась. Венок упал, она голову склонила, и лицо у нее – ой. Не дремота, не обезвоживание, как третьего дня, когда ее несло. Я бегу ее поднять, и голова повисает. Пап! Он аж бегом.
Черт! Собаки клятые.
Я их в малярке запер.
Может, соседская псина. Ч-черт!
Она… ой, пап, у нее спина как будто сломанная! Может, это ее, когда мы с пастбища приехали?
Да вряд ли, говорит папаня. Я ее видел, когда ехали через сад. Нормальная была.
Это из-за солнца! Мама же предупреждала. На солнце пересидела!
Не-е… думаешь? Да она недолго на солнце пробыла, вроде ничего… вообще-то.
Вообще-то да. Папаня взял ее и унес из сада за сарай, в бетонный амбар – не потому, что там Джун с Хьюбом живут, а потому что там холоднее всего. Там так тесно и узко, и хлама в десять раз больше, чем у нас, когда мы там жили, а нас ведь было шестеро! Папаня расчистил место, нашел полусдутый матрас и ее уложил. Я увидел, что все идут, и залез на бетонную полку, где раньше спал. Все столпились и давай над ней охать. А она уже дышит хрипло и дергается. Я видел, как дерготня началась, – сначала пятнистый хвостик, а вскоре и по всему хребту, и лопатки, и грудь. Маманя пришла, дала ей молока с хлористым кальцием – назамораживала, еще когда у Шлюшки теленок помер, – а я попробовал молиться. Но видел уже, как у нее жизнь в грудной клетке стучится наружу, будто выйти хочет.
Тут с работы пришел Хьюб и выматерился. Она же вообще-то его. Он ее нашел, где лес валили, а матери ее не было нигде. Решил, что сироткой осталась, бедняжка, – браконьеру спасибо, сукину сыну. Он как увидел, что она кучкой на резиновом матрасе лежит, заорал и швырнул клетчатую коробку обеденную прям в бетонную стену, и на колени упал. И давай грубыми ручищами по штанинам возить и материться шепотом. Хрипло так. Потянулся к ней. А она спиной к его руке выгнулась, когда он ее по шее погладил, и обмякла. А он все матерился, все матом и матом.
Поплохело ей. Вообще уже еле дышала. Я даже с полки своей слышал, как у нее внутри булькает. Как бы, маманя сказала, она не захлебнулась. Жидкость в легких. Пневмония.
Папаня и Хьюб по очереди поднимали ее вниз головой, чтоб можно было на колени встать и отсосать из нее эту жижу. Желе такое серебристое, прям из ноздрей у нее. И черный свет блестящий у нее в глазах уже гас, и дерготня под ребрами подуспокоилась. Один раз она этак выгнулась и тонко закричала, тихонько совсем. У деда так кричит деревянный маночек, когда дед дует в темноте, лису приманивает, или пуму, или рысь. Ну, он так говорит.
Хьюб все сосал и пыхтел. Ее раздувало. Папаня подождал чуток, а потом говорит: брось, Хьюб. Померла она. А когда Хьюб бросил и папаня ее на матрас положил, воздух вышел и запищал, только не по-животному. Дурацкий такой гудок, вроде дуделки, как у Харпо Маркса[11], которая у Калеба уже потом появилась.
Шерри и Джун насыпали в ящик из-под яблок розовые лепестки и клевер. Маманя нашла кусок китайского шелка. У насоса коровы и лошади столпились, глядят. Мы сверху положили круглый камень – хороший такой каменюка, маманя нашла на речке, которая называется Свара. Вас, сказала, и на свете еще не было. Папаня на флейте наяривал, Доббз в губную гармошку гудел, а Джун звякала на ксилофоне «Фишер-Прайс», для маленьких, который мне прабабушка Уиттиер подарила, – до сих пор работает. Хьюб разик дунул в травинку – она тихонько задудела, вот прямо так же, – ну и все, похоронили.
В общем, пропустили мы «Звездный путь» у Бадди, и воскресный ужин, и бабушку с дедом, и вообще всё пропустили. Зато папаня нас подстриг. Все разошлись по койкам рано. А сегодня утром туман стоял, школьный автобус еще не приехал, и тут на пруду собаки вдруг как залают. Вас, маманя говорит, не касается, доедайте уже и собирайтесь. Сама, дескать, сходит глянуть, что такое. Вылезает из подъемного окна в кухне и идет в туман. Хьюб встает из-за стола и смотрит, кофе пьет, а потом собаки замолкают, и он опять садится. Джун под руку ему кладет коробку с обедом, и Хьюб ворчит. Ну, думаю, сейчас опять как начнет материться. Но тут приходит маманя, а Стюарт с Лэнсом на нее так и наскакивают! Пятигаллонное ведро для рыбешки держит над головой, чтоб собаки не достали, и так разволновалась – аж красная вся.
11
Артур Адольф «Харпо» Маркс (1888–1964) – комический артист, член труппы братьев Маркс; во время выступлений никогда не разговаривал – изъяснялся свистом или дудел в дудочку.