— Зараза к заразе не пристанет! — весело просветила непрошеная гостья и прошлепала в кухню.
— Босиком не ходи, — вяло посоветовала Васса и направилась в комнату.
— Нет, — удержала за руку вошедшая, — посиди пока в ванной. И дверь плотно прикрой!
Сопротивляться идиотским приказам не было сил, и лишенная хозяйских прав послушно подтянулась к фаянсовой компании. В квартире что-то грохнуло, щелкнуло, скрипнуло, затопало, и через целую вечность дверь ванной комнатушки энергично распахнулась. К этому времени Васса замерзла так, будто находилась на айсберге в одном купальнике, окруженная льдами, моржами и белыми медведями. Ее трясло от холода, и банного халата для утепления явно не хватало.
— Милка моя, да ты совсем плоха! — донесся из ледяной мглы встревоженный голос.
Изотова почему-то стала колыхаться и растворяться прямо на глазах. Васса этому очень удивилась, захотела ткнуть пальцем исчезающую плоть, но не успела и провалилась в черноту…
Проснулась от сильной жажды. И голода. Неизвестно — чего больше. Тарелочка теплой овсянки на молоке была сейчас воплощением гастрономических безумств всех кухонь мира, вместе взятых, включая и любимую грузинскую. Василиса откинула одеяло, пытаясь подняться с дивана.
— Нельзя! — Ласковый голос был негромким, но твердым. — Что ты хочешь?
Господи, а мужик-то откуда в доме?! Вроде в гости никого не звала. К изумленной хозяйке подошел незваный гость. Из Новороссийска. Прямо с капитанского мостика?
— Алеша! Ты откуда?
— С корабля — на бал, — улыбнулся он. И уточнил: — Гриппозный. Как вы живете в этой Москве? Холод, слякоть и болезни. У нас уже цветами на каждом углу торгуют. И солнышко греет. Тебе не кажется, что пора менять климат?
— Не кажется, — строго ответила москвичка. — Как ты здесь оказался? — Но строгость не прозвучала. Голос тихо пищал и выдавал слабые ноты.
— Подруга твоя впустила, — ответил улыбчивый гость. И для ясности добавил: — Тиной зовут. Ты не могла бы остаться в постели? — предупредил он следующую попытку встать. — На пять минут? Если, конечно, не сложно. А я кашу пока сварю.
— Пить очень хочется.
Он подошел к журнальному столику, придвинутому к дивану, взял бокал с водой и молча передал «суровой» больной.
Никогда еще эта бесцветная жидкость без вкуса и запаха не была такой сладкой, «слаще мирры и вина», как говаривал Александр Сергеевич. Васса с наслаждением проглотила последнюю каплю и откинулась на подушку.
— Устала, — пожаловалась она. И удивилась: видно, от гриппа размякли мозги. Никогда прежде ей бы и в голову не пришло проявлять свою слабость.
— Поспишь или поешь? — Алексей ловко перехватил падающий бокал и заботливо подоткнул одеяло.
— Посплю! — блаженно вздохнула «независимая» и, не переставая изумляться собственной стремительной дебилизации, заснула.
Разбудили негромкие голоса из кухни, аппетитные запахи и солнечные лучи, бьющие по глазам. Сколько она провалялась в постели — неизвестно, какое сегодня число — неведомо, а вот кому принадлежат голоса — догадаться можно. И хоть в гости никто и не зван, но слушать эту тихую тарабарщину приятно. Васса убрала постель, натянула свитер и брюки, тут же сползшие на бедра, и направилась к голосам, удивляясь дисгармонии окрепшего духа и слабой плоти. У кухонной двери ее покачнуло, и, ухватившись за ручку, хозяйка ввалилась в распахнутый дверной проем.
— Здрасьте, — пробормотала она, повиснув на медной помощнице.
— Господи! — ахнула Тина. — Наконец-то проснулась!
Алексей молча подхватил болтающуюся хозяйку и бережно усадил на стул.
— Есть будешь? — В кухонном фартуке, джинсах и полосатой рубашке с аккуратно закатанными рукавами он был забавным и милым. И ничем не напоминал бравого капитана в белоснежном кителе. К такому сразу тянет приткнуться. Похоже, первой это поняла Изотова, потому как поглядывала на Алексея что-то уж очень ласково. Кухонный фартук на загорелом красавце, видно, пробуждал ее нерастраченную чувственность.
— Буду! — кивнула довольная удачной посадкой.
— Молодец! — энергично похвалила Тина. — Тебе нужно усиленно питаться, набираться сил. А то не лицо — брежневская рублевка. И смотреть без слез невозможно, и забыть нельзя.
Васса развеселилась: Тинка нравилась ей все больше, пожалуй, стоит принять ее предложение.
— Как долго я болела? — спросила «молодец», поднося ко рту ложку ароматного, с золотистыми крапинками красного борща, щедро приправленного зеленью.
— Как долго болела — не знаю, с дневником наблюдений запоздала. А вот как долго спала — будет подробно описано в книге Гиннесса. Потому как спала ты, милка моя, без малого неделю.
— Что?! — Васса едва не поперхнулась. — Этого не может быть!
— Все случается в подлунном мире, — философски заметила Тина.
— Это правда, — подтвердил Алексей, — я здесь уже шестой день. А ты заснула еще до моего прихода.
— А ты как в Москве очутился? Ты же, кажется, должен бороздить моря. Или я ошибаюсь?
— Нет, не ошибаешься, — невозмутимо ответил он. — Но я взял отпуск. — И уточнил: — Первый за три года.
— Алеша позвонил по телефону, — просветила «спящую красавицу» Тина. — Как раз в тот день, когда ты шлепнулась в обморок и я едва дотащила тебя до дивана. Худая, а тяжелая! — шутливо пожаловалась Алексею. И похвасталась: — Ну, да меня Бог силой не обидел! Так вот, только тебя уложила — звонок. Я, естественно, рассказала все как есть. Зачем скрывать, верно? Твой друг заохал и через пять минут был уже в квартире. Хотела бы я, чтобы обо мне так беспокоились! — размечталась она. — Пришел с походным чемоданчиком и обосновался. Похоже, надолго, — весело подмигнула Изотова.
Намек с прищуром Васса проигнорировала, а вот на подробном описании ситуации настояла. За вынутой из духовки курицей с золотистой корочкой она узнала, что сутки была в бреду и, горя в огне, обзывала их то голубками, то воронами, жаловалась какой-то Лариске, звала из Туретчины неизвестного Рыжика. Хватала подушку, убаюкивала ее и убеждала, что любит как дочь родную. В общем, куражилась и напугала их довольно сильно. Дважды приезжала «скорая». Пришлось выдать себя за мужа и сестру, дать подписку о добровольном отказе от стационарного лечения. Во время кризиса они оба были здесь.
— Алеша на тебя смотрел, а я чаек с жасмином заваривала, — беспечно пояснила рассказчица.
Потом кризис прошел. Тина отправилась домой, приходить в себя, а Алексей остался с Вассой. Нацепил фартук и принялся ждать у плиты хозяйкиной поправки.
— Так что, милка моя, повисела твоя жизнь на волоске, — подытожила Тина. — Доктор сказал: иммунитет сильный, при хорошем уходе выкарабкаешься. А уход за тобой — лучше не бывает! При таком и мертвая поднимется. А теперь поблагодарим Алешу за вкусный обед и разбежимся. Ты — в постель, я — за билетом. Через неделю вылетаю в Римини. Волчицу, как и волка, ноги кормят: сидеть не приходится, если кушать хочется. Но ты, Васька, себя побереги! — строго наказала она. — Врач предупредил, что минимум дней десять надо выдержать домашний режим: на улицу не рыпаться, в магазин не соваться, за дела не хвататься. Слава богу, есть кому — не одна! Так что валяйся на диванчике, книжки читай и размышляй о погоде. Выздоравливай! А я пошла. — И, поднявшись со стула, чмокнула хозяйку в худую бледную щеку. — Исхудала ты, моя трубадурочка! Набирай-ка силы, здоровье, округляй щечки и фигурку. С работой пока не пристаю, не до того сейчас. Но надеюсь и жду. Паспорт получила?
— Да. И спасибо тебе…
— Все, мне некогда! Недосуг постгриппозный лепет выслушивать! Провожать не надо, — предупредила она попытку Алексея подняться, вышла в прихожую и через минуту хлопнула входной дверью.
— У тебя хорошая подруга, — заметил Алексей.
— Да.
— Что-нибудь хочешь? Кофе, чай?
— Чай. С жасмином. Крепкий и сладкий, если можно.
— Конечно! Может, приляжешь?
— Присяду. В кресло.
— Хорошо. Я принесу чай через пять минут.
Она приудобилась в кресле и блаженно вздохнула. Взяла пульт, нажала, не глядя, кнопку и, выключив звук, уставилась на экран, наблюдая за немой жизнью. Придуманные кем-то персонажи суетились, открывали беззвучные рты. Слышать их не было никакой надобности, поскольку произносили они не свои — чужие слова, за которыми скрывали собственные мысли. Как Тинка. Веселая болтушка, неунывающая разведенка, кандидат наук, перелицованный на челночницу — вот что выдавали слова роли, написанной для нее временем, в котором она оказалась. Тактичная, заботливая, неунывающая умница, сильная и храбрая — этот текст в озвучании не нуждался. Он прочитывался в поступках, слова здесь были не нужны. Они только путали истину.