Как обидно, что в гимназии он совсем не обращал внимания на естественные науки! Теперь бы они пригодились. Гимназия, академия — как давно это было!.. И каждый день сытный обед, чистая постель, краски… И, конечно, он бы сказал неправду, что ему ничего этого не нужно, что он отвык и не собирается вновь привыкать к обеспеченной жизни.
Нет, он не отвык, просто притерпелся, понял, что есть вещи, куда более важные. Ну хотя бы капсюли. Может быть, он везет их для бомб, которые через несколько дней сам же будет делать в мастерской?
Дня через два Володя уже сидел в маленьком домике школы-мастерской по изготовлению взрывчатки.
В окно видны огороды. Куда ни глянешь — грядки, грядки… Да и сам домик — жилье студентов-практикантов, сельскохозяйственников. Вон они копаются со своими огурцами и капустой, а заодно поглядывают по сторонам.
Мастерская оборудована крайне примитивно. Чтобы это понять, не нужно быть химиком. Ученики собрались лихие. Сложнейшие реакции для получения нитроглицерина или гремучей ртути ставят «на глазок».
Руководитель школы, настоящий химик, в бешенство приходит. Ничего, все пока идет благополучно. Дней пять слушали теорию, потом столько же делали бомбу. Когда она была готова, поехали за город, в лес, испытывать. Нашли пригорок, а под ним овраг, поросший деревьями. Кругом тишина. И смолой пахнет. Красота! После химических реактивов никак не надышишься.
Бомба тяжелая, фунтов этак на восемь. Кинули… Бомба зацепилась за дерево да как рванет!
Взрыв был такой сильный, что всех разметало в разные стороны, разворотило несколько деревьев. Неплохо!
Когда вернулись в Киев, выяснилось, что занятия нужно хотя бы временно прекратить. Студенты на огородах заметили каких-то подозрительных людей.
В мастерскую больше не заходили. Через несколько дней кое-кто из учеников уехал в Петербург, некоторые на Урал. Володя остался в Киеве.
Не следовало ходить на квартиру Рудановского. Ведь Соколова предупредили, что тюк с литературой выследили, дом под наблюдением. Странно! Целый вечер его жена Елена с курсистками спокойно убирала квартиру, и никто их не задержал. А вот как только он явился — пожалуйте, голубые мундиры!..
Сцапали, а тут еще этот отвратительный шпик в Бульварном полицейском участке. Если бы не он, то, наверное, выкрутился. Нужно было незаметно сбыть собственноручно составленный список изданий этого злополучного тюка.
Пока сидел в околотке, заговаривал своего стража, список из жилетного кармана незаметно извлек и под валик дивана запихнул. А тут, как назло, этот «паук» уселся на диван, что-то околоточному говорит, а сам так по дивану руками и елозит… Ну и вытолкнул список.
Теперь камера полицейского участка.
А в окно светит утреннее солнце, и на соседнем дворе бегают с веселым лаем собаки, какие-то люди свободно бредут, не обращая внимания на застенок.
Соколов тоскливо разглядывает полицейский двор. Высокий забор, а за ним воля… У забора навалена куча бревен.
День тянется бесконечно.
— В окно глядеть, господин, нельзя!
На бревнах, потягивая здоровенную козью ножку, сидит обленившийся городаш, рядом прогуливается какой-то помятый тип.
— Пока не запретили, можно.
— Этак-то разве…
И опять нудный, черепаший ход времени. А на бревнах все тот же городовой, зато прогуливается новый субъект.
Наверное, и его вызовут. В голове какая-то вялость. Мысли все те же. Вспомнился почему-то Смоленск. А почему вспомнил? Вероятно, потому, что тогда где-то на окраине Смоленска уселся, обессиленный, на такие же вот бревна и сидел без мыслей, даже не чувствуя свинцовый хомут на шее.
Бревна, бревна… Они были и в Костроме на пожарном дворе, где он родился. Там были и городовые…
У киевского городового какая-то белая рубаха не первой свежести.
Но почему из головы не выходят бревна?
— Гулять пойдете?
— Да, да, обязательно.
Он ничего еще не успел решить, но теперь уже понял, что все время думал о бревнах только потому, что на них можно вскочить, оттолкнуться, как от трамплина, схватиться за край забора и перевалиться туда, на вольный двор, где уже угомонились веселые собаки.
Пальто, шапка. На дворе не один, а двое городовых. Они стоят друг к другу лицом на расстоянии десяти шагов, как дуэлянты у барьеров. Десять шагов туда, десять обратно, не замечая городовых. Нужно унять сердце, собраться. Он должен проскочить между стражами пулей. И пока дойдет до их сознания, вызовет ответную реакцию — успеть оттолкнуться от бревен и схватиться за забор.