Наконец она оторвала взгляд от экрана и удостоила посетителя равнодушным вниманием:
— Гринок. Заявка на новые месторождения? — Горько искривился рот. Видимо, давно без дозы. — Где именно?
— Да-да, извините, разумеется, вам вовсе не интересно знать… Названия у этой местности нет. Но есть точные координаты. Вот там дальше, широта. — Он потянулся было подсказать. Напрасно. Девушка-регистратор отшатнулась, ее брошь — божья коровка — суетливо забегала по груди, затянутой черным латексом. Контакт второй степени запрещен с людьми, которые лишены блага очередной дозы искусственных чувств.
Он, конечно же, знал это. Но ему так необходимо было получить патент на разработку, так мучительно нужно, что очередной вздох замер на его бледных губах.
— Я был ученым. Был до тех пор, пока не встретил свою любовь. Свою небесную Элинор в серо-голубой амазонке и кипени цветущего шиповника. Такой я видел ее в последний раз.
А впервые она явилась ему, как это ни банально, в опере. Давали «Тристана». Вход в этот храм искусства был запрещен без броши-хранителя, поэтому ему пришлось выпустить из клетки своего скорпиона, который сразу же набросился на него и, безошибочно определив самое уязвимое место, пристроился у левого лацкана, рядом с белым анемоном в петлице.
Он стерпел эти мерзкие прикосновения, которых старался избегать всю жизнь, — дело того стоило. Надо же было отметить свое открытие. Вернее, не свое. Открытие всех времен и народов, то, что спасет миллионы оставшихся от недавно еще многомиллиардного населения голубой звезды. С тех пор как исчезли эмоции, человечество таяло стремительнее, чем песок в песочных часах. В день по миллиону смертей; и смертность прогрессировала по экспоненте. Планете, которую совсем еще недавно называли коричневато-обманчиво — Земля, долго не протянуть.
Еще совсем недавно Земля имела неровные заплаты континентов и островов: межледниковый период, казалось, не кончится никогда. Но вдруг резко потеплел климат, так же резко поднялся уровень океана.
Цивилизация была достаточно развита, чтобы человек остался человеком, а общество осталось по сути и форме тем же, что и до потопа. Удивительно быстро восстановились основные институты управления, не изменились основные принципы отношения людей между собой.
Суши к тому времени осталось так мало, что материк, единственный уцелевший из шести, стал городом-муравейником. Планету отныне именовали Океаном — по праву, которое океан заслуживал еще с самого начала времен. Темно-синие глубины так и оставались неизведанными, у человечества появился заменитель его давней забавы — жажды нового.
Технологии, тоже благополучно пережившие все катаклизмы, стали развиваться быстрее, но после главного изобретения — персонального хранителя в виде наноброши — человечество остановилось, достигнув, по мнению многих, своего оптимального состояния.
Равновесие… Благодаря хранителям каждый человек, независимо от должности, состояния или способностей обретал здоровье, красоту, молодость. Социальное устройство общества позволяло жить не работая, и при этом не нуждаться практически ни в чем. Все остальное обеспечивал персональный нанохранитель.
Открыли новые источники энергии, сделали новые двигатели, победили силу притяжения; личные наноброши, принявшие, благодаря последней моде, вид всяческих насекомых, отслеживали внутреннее и внешнее благополучие и здоровье своего хозяина.
На один маленький и незначительный для биологического равновесия организма побочный эффект наноброши поначалу никто не обратил никакого внимания.
Патологическая инфляция эмоций… Впрочем, люди давно уже перестали ценить чувства — так те затерлись от применения в случаях, когда речь шла о выгоде, такими они стали ручными и подвластными своим господам. И чувства, обиженные, как дрессированная собака, получившая пинок от хозяина, покинули человечество.
Однажды настал день, когда уже ни одна женщина не могла посмотреть на мужчину ради бриллиантов так, чтобы он поверил в искренность ее чувств. Ни один мужчина больше не мог ради наследства убедить отца в своей любви. Ни один магнат больше не мог ради власти заручиться доверием избирателей. Искренность вымерла.
Сначала была эпидемия смертей среди наиболее состоятельных и обеспеченных, вроде бы наименее подверженных бедам людей. Миллионеры, политики, супермодели стали умирать, кончая жизнь самоубийством. Никакие телохранители, личные психиатры с Нобелевскими премиями и полнейшее отсутствие логичных причин для сведения счетов с жизнью не мешали им бесславно и даже с радостью травиться, тонуть, стреляться, прекращать есть — или просто останавливать дыхание.