Журналистка впорхнула, цокая, как лошадка, звонкими каблучками по узорным плиткам кафеля прихожей, одним быстрым, неуловимым движением сняла воздушную нейлоновую куртку в тон глаз и начала разматывать толстый, вязанный английской резинкой шарф — самую теплую и массивную деталь ее гардероба. Все остальное было легким, коротким, эфемерным.
«Нет, — отметил про себя Степан Андреевич, — в наше время одевались лучше, добротнее, что ли. И люди были тоже добротнее, надежнее, солиднее. Да и все остальное посолиднее было, те же машины — на бензине ездили, а не черт знает на чем. Пока нефть еще оставалась. А сейчас что? Эх…» — подумал он, все еще по-детски обижаясь и краем уха прислушиваясь к голосу ведущего передачи.
— Меня зовут Земфира Нуриева, — представилась журналистка и улыбнулась больше глазами, чем яркими, обведенными модной французской помадой губами.
Степан Андреевич уже заметил эту замечательную особенность девушки: все эмоции отражались в ее глазах, как отражается капризно меняющееся небо в таком же капризно беспокойном море.
— Ну что ж, Земфира — покорительница мира, — срифмовал Степан Андреевич, — проходите в комнату да садитесь к столу, будем чай пить с мятными пряниками, а я стану вспоминать, как остался последним русским на матушке-Земле. Всему ведь есть начало, всему должен быть и конец. Вот были же когда-то скифы, печенеги, половцы. Где они теперь? Убиты на русско-татарской войне, уведены римлянами в рабство, растворились в других племенах или, наконец, вымерли от эпидемии вирусного гриппа типа «А»? А может, их нацменьшинство съели, скажем, самоеды? У нас ведь как заведено: самоедов есть нельзя, а великую нацию — можно. А хорошо бы глянуть на типичного, чистокровного скифа или, на худой конец, печенега. Какой он: блондин или брюнет, великан или пигмей, с жадными раскосыми очами или пугливыми глазами загнанной лани? Вот и я последний из могикан, то бишь последний из русских, как вон тот бык в телевизоре.
…Тур разбил твердый ледяной наст, слегка поранив при этом ногу, и, разбросав копытами наледь, стал сверлить мордой в снегу лунку, чтобы достать клочок прошлогодней засохшей травы. Время от времени он поднимал тяжелую голову и втягивал ноздрями холодный воздух. Чутье у него все еще было отменным, а вот слышать и видеть он стал совсем плохо.
Промозглый, студеный ветер не приносил резких, пугающих запахов. Он все так же настойчиво дул с далекой Арктики и швырял пригоршни снега в февральский лес, засыпая белым серебром жесткий наст, образовавшийся после кратковременной оттепели. Бык стоял спокойно и жевал добытую травянистую ветошь, он еще не догадывался, что с подветренной стороны леса, с заснеженного бурелома на него оценивающе смотрела голодная серая стая…
— Бедный старикан! — посочувствовала быку красавица Земфира. — Пожалуй, поужинает тобой серое племя типичных представителей «canis lupus» и не подавится. На жестком насте у них полное преимущество — они легкие, а бык тяжелый, завязнет в снегу. А ведь каким молодцом был! Князь Владимир Мономах, отличный охотник, записал в «Летописях» потомкам на память: «Тура два меташа меня на розех и с конем». На рогах и с конем. Во, силища!
— Да, лет эдак пятьсот, как сгинул последний дикий бык-тур. Остался он только в сказках, в старинных книгах… а теперь и в компьютерной графике, — скорбно помолчав, добавил Степан Андреевич, выключая телевизор.
— Степан Андреевич, кстати, а как вы узнали, что вы последний русский? — удивилась вдруг Земфира, и теперь уже синий огонь жгучего любопытства зажегся в ее глазах. — Может, эта нация сто лет как исчезла с лица Земли, ну, как эти самые туры?
Степан Андреевич пристально посмотрел на Неискушенную в расовых вопросах таджичку, покачал головой, как бы говоря «эх, молодо-зелено», и произнес уверенно, делая ударение на каждом слове, точно диктуя секретарше важный документ: «Нет, я точно русский. Я давно и долго размышлял. У меня и фамилия русская — Иванов, и имя русское, и отчество есть, и внешность подходящая».
Он встал и подошел к журнальному столику, придвинутому прямо к стене, и с гордостью посмотрел в висящее над ним овальное зеркало, оправленное в богатую чеканную бронзовую раму. В нем отразилось широкоскулое лицо с желтой кожей, плоским маленьким носом, узким разрезом глаз и прямыми, жесткими, черными волосами, заплетенными на затылке по традиции предков в длинную, почти до пояса, косу.