— Выспались?
Урри открыл глаза.
Врач сидел в кресле-качалке, положив руки на подлокотники и глядя на дверь.
— Выспался, — честно ответил Урри.
— Вот и хорошо, — сказал врач. — По закону невыспавшихся допрашивать запрещено.
— Да ладно?
— Нет, конечно, — сказал врач и засмеялся.
Урри сел.
— Стало быть, сейчас на допрос меня поведут.
— Поведут, поведут.
— Ясно. А после допроса, стало быть, бумагу дадут? Или опять будет шоу с палатой?
— Не совсем понимаю, о чем вы говорите, — врач повернулся к Урри и внимательно посмотрел ему в глаза. — Какое шоу?
Урри улыбнулся.
— Стало быть, будет.
— Вы напрасно так говорите. Привыкните, на допросе начнете «сталобыкать», а полковник очень не любит, когда его дразнят. Будет бить вас. Раньше времени.
— А что, уже время назначено?
— В пятницу.
— Сегодня… вторник?
— Вторник.
Урри не любил физической боли. Потому призадумался.
— И что мне делать?
Врач явно разыгрывал роль единственного товарища. А по ней полагалось покупать сведения за счет некоторых послаблений.
— Не знаю.
Врач резко поднялся и вышел из камеры. Урри стало не по себе.
Удивительно, думал Урри. Вроде всего третий раз здесь, с полковником и вовсе только во второй, а все уже кажется привычным. Рутинным. Ко всему-то подлец…
— Короче, — прервал полковник ход его мыслей. — Вчера вы, стало быть, отказались сотрудничать со следствием. Чем сильно усложнили свою задачу, хотя, скажу честно — сильно упростили задачу нашу.
— А в чем, позвольте узнать, состоят задачи — моя и ваша?
Полковник посмотрел на Урри с усталой укоризной.
— Да, все, помню, здесь, вопросы. Не моего ума дело. Молчу.
— Молчать, стало быть, здесь не рекомендуется.
— Отчего же, до пятницы, наверное, можно?
Урри подмигнул полковнику. Тот нехорошо улыбнулся.
— Поморгай, поморгай. Пока глаза здоровые. — Он придвинул к себе книгу, открыл ее, пробежал глазами пару страниц, — Стало быть, объявляю программу.
— Я весь внимание.
— Книга твоя, стало быть, в деле вроде как имеется. Но официально она доказательством на сто процентов не является. Ведь ее могли другие написать, а тебя могли подставить. Стало быть, оклеветать.
— Логично.
— Я, стало быть, сегодня буду тебя вкратце спрашивать, по сути. Слова мои в протокол пойдут. Ну а ты, стало быть, будешь говорить, что слова это не мои, а самые что ни на есть твои слова-то, понимаешь?
— Понимаю.
Полковник кивнул, перевернул страницу.
— Молодец.
— А не проще ли будет мне просто сказать, что всю эту книгу я сам написал?
Полковник выругался.
— Простите. — Урри покачал головой. — Это я от укола отупел малость.
— От какого укола? — Полковник внимательно посмотрел на Урри.
— Вчерашнего.
Полковник молча смотрел на Урри.
— Дурить мне вздумал? — спросил он, когда Урри досчитал до трехсот восьми.
— Нет.
— Ну так не тяни резину. А то без обеда останешься.
— Хорошо. Но не из чувства голода, а из уважения к вам.
— Как хочешь. Стало быть, так…
Все-таки удивительное, ни с чем не сравнимое чувство, когда другой человек читает для тебя твою же книгу. И даже неважно, нравится ему твоя книга или нет. Сути дела это не меняет. Ощущение гордости от возможности управлять чужими мыслями — ведь читающий невольно пускает тебя в свои мысли — никуда не пропадает. Это приятно. Ну и, если вдумываться, немного жутко. Потому как за базар зачастую приходится отвечать по всей строгости. В чем Урри убеждался уже третий день.
— Читаю. «Первой акцией группы „Темная ночь“ принято считать убийство профессора Доула, занимавшегося разработкой проблемы водородного двигателя для автомобиля». — Полковник сделал короткую паузу. Урри догадался, что он дает время сидящему за шторой писарю. И, стало быть, пауз таких будет много. — «Считается, что бойцы группы привели в негодность систему управления тормозами принадлежащего Доулу автомобиля — вполне себе бензинового, к слову, — и тот погиб в последовавшей катастрофе. Противоречия этой версии бросаются в глаза любому, кто способен хотя бы на секунду задуматься, ознакомившись с ней. Во-первых, группа „Темная ночь“ никогда более ни прибегала к такому способу борьбы, хотя, казалось бы, успех первой же акции должен был предопределить вкусы наших национальных героев если не навсегда, то, как минимум, до первого крупного провала». — Полковник неторопливо перевернул страницу, кашлянул, и продолжил: — «Во-вторых, полицейский протокол, описывающий трагическое — для профессора, конечно же, — событие и ставший для нас документом столь же широко известным и ценным, как Декларация независимости, содержит недвусмысленное указание на то, что последние секунды своей жизни профессор Доул посвятил очень интенсивному торможению, и колеса его автомобиля оставили на асфальте две жирные черные черты длиной около полусотни ярдов. В-третьих, смертельный удар нанес третий автомобиль, ударивший автомобиль профессора сзади. Таким образом, неисправные тормоза никак не стали причиной преждевременной кончины Доула. Да и вряд ли они были неисправны». Стало быть, конец цитаты. Твое?