— Да, — сказал Урри. — Мое.
— И ты, стало быть, считаешь, что все тут верно.
— Да, я считаю, что тут, стало быть, все верно.
Полковник нервно дернул щекой.
— А вот шутить меня не рекомендую.
— Простите, — сказал Урри. — Просто у меня эхолалия.
— Это как?
— Неосознанно повторяю некоторые слова собеседника.
— Ладно, проехали. Стало быть, это свое преступление признал.
— Ну, если вам угодно считать это преступлением…
— Стало быть, читаю дальше. — Полковник перевернул с полсотни страниц. — «История с массовым отравлением рыбой фугу — безусловно, самая трагикомичная во всей эпопее — едва ли нуждается в серьезных комментариях. Поразительно, что лежащие на поверхности несуразности, куда как более очевидные, чем в случае с Доулом, и здесь остались незамеченными». — Пауза. — «Едва ли хоть кто-то может предположить, что повар столовой токийского университета готовил рыбу фугу, подглядывая в шпаргалку, словно дипломник кулинарного техникума. Следует учесть что этому человеку доверили угощать не студентов, а участников семинара по проблемам перехода химической промышленности на новые виды сырья без использования нефти. Тем не менее история с подменой рецепта, совершенной бойцом „Темной ночи“ Дегу Самсоном, базируется именно на таком вот предположении. Мы же со всей ответственностью можем заявить, что такого быть не могло. И случившееся в столовой не имело никакого отношения к деятельности разведки Эфиопии» — конец, стало быть, цитаты.
Полковник взглянул на Урри.
— Все сказанное выше написано мной.
— И?
— И я считаю, что так оно все и есть.
— Молодец. Стало быть, едем дальше…
Допрос продлился намного дольше предыдущих.
Урри ожидал новой клоунады с больничной палатой. Но нет. Камера была все та же, по ней все так же ползал луч света, укоряя за до сих пор не сдержанное обещание.
К счастью, на столе опять был лист бумаги, прикрепленный к стеклу, и утопленный в гнезде карандаш. Пообедав — еду подали сразу по возвращении — Урри решил приняться за стихи. Для начала он с полчаса провел в кресле-качалке. Не размышляя о разном, как обычно; напротив, стараясь успокоить и очистить ум. Когда треск рацио стих, Урри осторожно поднялся и пошел к столу.
Сел. Взял в руки стеклянный планшет. Негромко звякнули цепи.
Человек — луч света (как ни крути, а это так). Луч света виден только на препятствиях — будь то рой пылинок, которые и позволяют увидеть собственно луч, или стена, превращающая луч в тушканчика. Так и человек…
То есть стих, собственно говоря, был готов. Дело оставалось за малым — нанизать эти мысли на тонкий луч рифм. Урри ждал, когда начнется процесс их рождения, но дождался он другого. В камеру снова пришел врач. Что было интересней — сопровождал его вчерашний бородатый. В халате, со стетоскопом на шее. Короче, ряженый под коллегу.
— Добрый вечер, — сказал врач, усаживаясь в кресло-качалку.
— Здравствуйте, — ответил Урри. Развернуть стул он не мог (ножки прикручены), и ему снова пришлось принять неудобную позу.
Бородатый тем временем, не проронив ни слова, уселся на диван.
— Не помешали? Я вижу, вы хотели что-то писать?
Урри покраснел.
— Нет-нет, ваш визит вполне кстати.
— Вам так кажется?
— Да. А вам — нет?
— Не знаю. На вашем месте я бы задумался над явной несуразностью частых визитов врача. Учитывая, что вы считаете себя заключенным.
Ага, подумал Урри.
— Не вижу противоречия.
— Отчего же?
— В наше время каждый школьник знает про игру в злого и доброго следователей. В таких условиях раскалывать старым добрым приемом можно разве только… орехи, — Урри захохотал.
Врач улыбнулся. Бородатый достал из нагрудного кармана карандаш и блокнот, что-то записал.