Я, конечно, не все понял в той главе, но ее каждый русак в школе все равно учит наизусть, так что ответить на вопрос «Кто такие демоны?» можно и без особого понимания их гнилой конфедератской сущности.
Когда до дракона осталось не больше пятидесяти шагов, я перестал ползти, привстал на четвереньки и взвел винтовку, стараясь попасть обоими щелчками в рваный ритм перестука, затеянного демонами.
Демоны меня не учуяли, и я, мягко спустив предохранитель, начал выцеливать первую жертву.
Один из демонов был много крупнее второго, и я решил стрелять сначала в него, чтоб потом добить подранка дубинкой. Дубинка у меня за поясом была непростая, с особым нанотехнологическим покрытием, оберегающим от сглаза еретических эманаций и способствующим успешной охоте.
Но дубинка не пригодилась — едва пулька со смачным шлепком впечаталась в правый глаз большого демона, как тот плашмя упал оземь, словно вилами проткнутый. Я даже встал в полный рост от изумления — первый раз видел, чтоб такого крупного зверя с первого выстрела напрочь валило. В мозг я ему попал, что ли?
Да вот есть ли у демонов мозг? Конфедератская нежить вроде без него обходится.
Мелкий демон пугливо взвизгнул и замер возле дракона в глупой надежде спрятаться от моей карающей дубинки.
Я расправил плечи и пошел к дракону неспешной развязной походкой, какой у нас в Деревне ходят парни по воскресеньям возле церкви. Я уже ничего не опасался. Какие же они жалкие и ничтожные, эти европейские демоны.
Это было ошибкой. Я успел пройти шагов двадцать до самого дракона и даже почувствовать жар его остывающего тела, когда мелкий демон вдруг снова взвизгнул, ловко сбросил с себя кожу и напрыгнул на меня так неожиданно, как прыгают жабы в пруду, если резко спугнуть.
Правая рука у меня была занята винтовкой, и, пока я раздумывал, как верней поступить — швырнуть винтовку на землю и оторвать впившегося в меня демона обеими руками или оставить при себе верное оружие и отжать врага винтовочным стволом — демон впился в мои губы и сладостно застонал.
Что на меня нашло, я так тогда и не понял, но я вдруг тоже прильнул горячими губами к бесовскому отродью и податливо осел на траву. В голове вдруг зазвучало Покаяние блудного отрока, но эту молитву я в школе выучил плохо, и было понятно, почему она мне теперь не помогла.
Я хорошо чувствовал, что демон делает с моим кафтаном, но уже не в силах был помешать исчадию ада и только жадно вдыхал одуряющий дьявольский запах, окружавший меня со всех сторон.
— Хэй, бейби! — проворковал непонятное демон, и мое непослушное тело само стало делать то, чего я совсем от себя не ожидал.
— Не думаю, что вы верно расставляете акценты, коллега Айвен Эроуз, — затянул свою старую песню Джон Бжезинский, между прочим, внук того самого Бжезинского. — Парадигмой социального сознания нативных [2]славян является точное спутниковое позиционирование, которое для них символизирует языческий бог Глонас, при этом традиционная религия у нативных славян почти не востребована ввиду ее нефункциональности.
Я решил больше не возражать гребаному лысому очкарику, потому что поймал себя на остром желании вмазать мерзкому старикашке правой между глаз, чтобы он, наконец, заткнулся.
Но я, конечно, ничего подобного не сделал. Я лишь поймал момент, когда наш джип вдруг проехал ровно пару метров, и в наступившей на секунду тишине веско произнес:
— Не думаю, что вы верно расставляете акценты, коллега Джон Бжезинский.
Тут нас очень удачно тряхнуло, и Бжезинский здорово треснулся своей глупой башкой об крышу машины, после чего надолго затих.
Воспользовавшись паузой, заговорила Марта:
— Айвен, милый, посмотри-ка внимательно вокруг.
Она произнесла это таким особенным, с хрипотцой, голосом, и даже обернулась с водительского места, чтобы изучить мою реакцию.
Я послушно повернулся к окну, но в серых, быстро сгущающихся сумерках мне было ясно лишь одно обстоятельство — мы едем по большому полю, заросшему кустарником и травой.
— Это Пулковская пустошь, коллеги, — торжественно сообщил всем Бжезинский, сверяясь с картой в коммуникаторе, а потом, посмотрев на Марту, добавил, осененный внезапной догадкой: — А не здесь ли, коллега Айвен, вас обнаружила экспедиция доктора Байдена?
— Кто еще кого обнаружил, — ответил я, изо всех сил стараясь не раздражаться.
Бжезинский постоянно дает понять, что я самонадеянный малообразованный выскочка, в то время как он выходец из старейшей в Европе академической семьи.
Марта резко крутанула руль, объезжая какое-то препятствие, и мы услышали сначала громкий скрежет, а потом хруст. Джип пару раз дернулся и замер на месте, недовольно ворча старинным бензиновым мотором.
— Черт побери! Вот и не верь после этого в совпадения! — весело закричала нам Марта, с готовностью бросая руль и выпрыгивая наружу.
Она так обрадовалась поломке, что я заподозрил ее в каком-то умысле.
Я открыл свою дверь и тоже вышел наружу. Свежий вечерний ветерок обдал меня холодом, и я поплотнее застегнул молнию на комбинезоне. Зато Марта, напротив, расстегнула на себе куртку, потянулась и пошло подмигнула мне, указывая на серую траву под нашими ногами:
— Ты хотя бы помнишь, что у нас тут тогда случилось, милый? Подумать только — десять лет назад, а я помню все, как вчера!
За меня ответил Бжезинский, выбравшийся из машины с другой стороны:
— Лучше всех эту встречу запомнил доктор Байден. Все-таки не в каждой этнографической экспедиции тебе выбивает глаз твой будущий лучший ученик.
Марта удержала меня от грубого ответа, сделав шаг навстречу и прикрыв мне рот теплой ладонью.
— Не обращай внимания. Коллеге просто завидно, — громко сообщила она и прижалась ко мне всем телом.
Бжезинский молча удалился от машины к ближайшим кустам, на ходу расстегивая ширинку, и Марта, пользуясь оказией, прижалась ко мне еще крепче.
— Ты помнишь? — снова повторила она.
Я помнил, но делать это с Мартой здесь желания у меня не было. Чувство смутной тревоги, внезапно проявившись, теперь не отпускало меня, и я пристально вглядывался в черно-серые заросли у Марты за спиной, выискивая источник угрозы.
— Да тут почти никого не осталось, ты же знаешь, — нетерпеливо бросила Марта. — Последний массовый исход из сектора 15А был еще зимой, после нападения южных племен. Ну, хочешь, посмотрим локализацию мишеней в округе?
Я кивнул, лишь бы она от меня отвязалась, и мы вернулись в машину посмотреть на большом экране на яркие огоньки радиометок, которые наивные аборигены таскали на себе в качестве талисманов.
Этнографам в Заповеднике постоянно приходится поддерживать культ Всемогущего Глонаса, приплачивая Верховным Патриархам консервами, чипсами и прочей ерундой, зато абориген без радиометки теперь невозможен, как раньше невозможен был человек без креста или других амулетов.
Огоньков на карте оказалось немного, и я с грустью подумал, что еще пять лет назад их было как минимум вдвое больше. Что бы мы ни делали, как бы их ни подкармливали, ни прививали и ни обхаживали, они все равно вымирают. Причем, что обиднее всего, много чаще аборигены гибнут в ходе междоусобных стычек, чем от болезней или недоедания. И ведь оружие у них изъяли полностью, оставив только маломощную пневматику да рогатки для охоты — но нет, находят способы продырявить ближнего своего или лишить его жизни иным варварским способом.
Тут я вспомнил, как сам десять лет назад варварски продырявил правый глаз доктору Байдену, и тяжело вздохнул.
— Слушай, а ведь ты прав, есть тут рядом автохтоны! [3] — вдруг сообщила Марта, тыча холеным ногтем в центр карты, где алели плотной кучкой красненькие точки и зеленели два пятнышка. — Вот группа, смотри, человек тридцать, с двумя доминантными самцами. Совсем рядом, километров пять отсюда. Сходим, поснимаем, а? У меня диссер как раз про двухполюсные группы, когда еще случай представится?