— Так? — повторил полковник.
Двенадцать, думал Урри. Тринадцать.
— Так? — повторил полковник.
Четырнадцать, думал Урри. Неужели? Шестнадцать-семнадцать-восем…
В ухо.
Похоже, потекла кровь.
Не желая облегчать полковнику жизнь, Урри свалился на пол.
— Пытаешься быть смелым, — констатировал полковник. — Напрасно. Я и так знаю, что ты смелый. Это ничего не меняет. Потому как ты остаешься подонком. Пусть и смелым.
— Кто как обзывается — сам так называется! — Урри захохотал.
Полковник наступил ему на лодыжку. Урри охнул.
— И хромым еще будешь. Парни за нас умирали, а ты, стало быть, в это не веришь?
— Я не верю. Я знаю.
Сохранять достоинство после удара носком ботинка по копчику едва ли может хоть кто-то в этом мире. Урри захныкал.
Полковник присел рядом с ним на корточки.
— Послушай. Стало быть, ты думаешь, мне это доставляет удовольствие?
— Дешевый прием, — ответил Урри, собрав волю в кулак. Перевернувшись на спину, он подтянул колени к груди. Впрочем, поскольку руки были связаны за спиной и сразу начали неметь, долго держать эту позицию Урри все равно не мог.
— А мы, стало быть, деньги государственные экономим. — Полковник выпрямился и, как бы развивая свою мысль, без затей пнул Урри ногой по ребрам. Хохот, который попытался изобразить Урри, прерывался предательскими всхлипами.
Дальше, почти до самого конца, допрос проходил в сосредоточенном молчании. Возможно, именно такими словами и завершался протокол. Урри надеялся, что писарь его пощадил, и не написал о том, что в итоге он безнадежно расплакался, умоляя полковника остановиться.
После случившегося «больничное» представление выглядело вдвойне омерзительным. Омерзительным втройне его делало то обстоятельство, что Урри не положили на кровать, а подвесили головой вниз в том углу, где она стояла. Причем голова располагалась очень низко, примерно на уровне колен стоящего человека. В этом унизительном положении Урри и застал врач.
— Здравствуйте, — сказал он, подойдя к Урри (при его появлении соседи по палате притихли, и даже нигериец прекратил стонать). — Я сразу хочу извиниться за то, что не навестил вас раньше. Дело в том, что…
— Не стоит, — сказал Урри. — Я все понимаю. Да и выбора у меня нет.
Полковник выбил Урри два зуба, и теперь шипящие согласные сопровождались гадостным свистом.
— Хорошо.
Врач поставил на пол раскладной стульчик, который принес с собой, и сел.
— Ну что ж, давайте в таком случае вернемся к тому, на чем мы остановились в прошлый раз.
— Послушайте, — сказал Урри. — Вам не кажется, что это уже выходит за рамки?
— А именно?
— Обсуждать книгу в тот момент, когда я нахожусь в таком положении.
— В каком же особенном положении вы находитесь?
— Видите ли, — начал Урри, и вдруг, потеряв самообладание, завизжал: — Я, бля, вниз головой вишу, мудила!!!
— А, — врач кивнул головой. — Не переживайте. Это побочное действие укола, расстройство вестибулярного аппарата. Отчего вам и кажется, что вы в таком неприятном положении. Тем же объясняется и сквернословие, кстати. Плохо, конечно, но состояние ваше вынуждает нас на крайние меры. Если вам будет от этого легче — космонавты на орбите тоже поначалу испытывают неприятное ощущение, будто их подвесили вниз головой. Потом привыкают.
Урри промолчал. Врач терял последние крохи выделенного ему когда-то — без достаточных оснований, кстати — кредита доверия.
— Вернемся к книге. Она у вас?
— Я ее съел, сразу после укола. Такое вот неприятное побочное действие, — Урри захохотал.
— Ясно, — врач улыбнулся. — Впрочем, я ее хорошо помню, ну а вы, понятно, помните еще лучше.
— Нет, — сказал Урри. — Я не помню, даже как меня зовут. Такое вот побочное действие.
— Вероятно, вам пригрезился очередной допрос у полковника. Судя по предыдущим вашим словам и принимая во внимание, что сегодня пятница, вас там, если можно так выразиться, били.
— Ага, — подал голос бородатый. — Часа два визжал, как баба, и по кровати елозил. Санитаров никак дозваться не могли, насилу успокоили.
— Помолчи, гниль мохнатая, — сказал Урри, стараясь сохранять спокойствие. — Зубы иди почисть лучше.
— Присоединяюсь, — сказал второй белый, которого Урри опять не успел разглядеть.
— Друзья, не будем ссориться. — Врач пару раз хлопнул в ладоши. — И не будем мешать моей работе.
— Как скажешь, начальник, — отозвался бородатый.
— Мать вашу за ногу, — Урри фыркнул.
Несколько секунд тишины. Врач приводил мысли в порядок. Потом кто-то — нигериец, наверное, — стал тяжело ворочаться на кровати. Врач откашлялся и заговорил:
— Итак. Поскольку вы, Урри, сегодня агрессивны, я позволю себе начать. Возможно, мои слова настроят вас на конструктивный лад. И вернут нас в рамки академического дискурса, который вы так любите.
Думать вниз головой тяжело. Если не сказать — невозможно. Молчать же (кто его знает, почему) смертельно не хотелось. Приходилось отплевываться маловразумительными репликами.
— Мели, друг гада, твоя декада.
Плевок упал рядом с правым ботинком врача.
— Мы собирались обсудить несоответствия в вашей книге, — стальная невозмутимость. — Ну так вот, взять, хотя бы, эпизод с профессором Доулом. Вы совершенно справедливо замечаете, что тормоза в его автомобиле работали. Так это и дает ответ на вопрос, которым вы мучаетесь, — отчего «Темная ночь» более не применяла такой вариант. В данном случае нашим героям просто повезло — тормоза толком испортить не сумели, но профессор все равно погиб. Это, однако, никак не умаляет героизма их попытки, а то, что они объективно оценили результаты своей работы, показывает организаторский талант руководителя. Разве не так?
— Еще чего придумаешь?
Врач хмыкнул.
— Вы напрасно оскорбляетесь. Я отнюдь не стремлюсь вас унизить.
— А к чему же стремишься?
— Помочь. Я думаю, вы и сами это понимаете.
Урри промолчал.
— Как человек широкого ума, вы должны воспринимать указание на ошибки как помощь, верно?
Урри опять промолчал. Тонкая серебристая сеть лести…
— Еще кое-что придумал по рыбе фугу, — решил продолжить врач.
Урри громко засмеялся.
— Вы считаете эту часть истории комичной. Должен признать, основания для такого взгляда есть. Но почему вы не верите в историю с рецептом? Да, повар, угощавший участников семинара, был мастером своего дела. Но, позвольте, ведь рыбу фугу он готовил далеко не каждый день. Да и вообще настоящий профессионал тем и отличается от спесивого самоучки, что никогда не гнушается поверить гармонию своих знаний алгеброй первоисточника. Для японцев — людей, во-первых, дисциплинированных, а во-вторых, болезненно относящихся к любым проявлениям человеческой гордости, — это более чем логично. Разве не так?
— Послушайте, я же все понимаю. Все понимаю, понимаете?
— Безусловно, — врач кивнул. — Именно поэтому мы до сих пор не прибегаем к хирургическому вмешательству.
При этих словах Урри вспотел.
— И на том спасибо, — буркнул он.
— Извините, что перебил. Вы ж хотели что-то сказать, правда?
Урри несколько секунд размышлял. Хрен с ним, подумал он:
— У вас, по моим подсчетам, четыре варианта.
— Вот как? — Врач сделал пару бесцельных мелких движений. Пытаясь тем самым продемонстрировать искренний интерес.
Урри с трудом подавил желание еще раз плюнуть.
— Вариант номер один: казнить меня как политического преступника. Вам он не нравится, и это понятно. Слишком ненадежно, много поводов для сомнений. Вариант номер два: объявить меня сумасшедшим и поместить в дурку. Получше, но тоже так себе. Вариант номер три: действительно свести меня с ума и поместить в дурку, предварительно дав массам убедиться в моей невменяемости. Каким образом, правда, не пойму. Вариант номер четыре: убедить меня в том, что я неправ. После чего я, как человек честный — о чем вы знаете, — сам, без всякого давления, напишу опровержение. Этот последний, конечно, самый сладкий. Вот его вы и пытаетесь сейчас протолкнуть. Хотя в уме держите и остальные, вплоть до первого.