Голоса в квартире стали развязней, а лязгать принялись вызывающе громко.
Я внутренне подобрался и осторожно вышел из туалета. Потом резко распахнул дверь в гостиную и оторопел: в стене гостиной зияла ровная прямоугольная дыра, сквозь которую виден был ночной город во всем его великолепии.
Напротив дыры висела, заметно покачиваясь, неказистая строительная люлька с тремя небритыми таджиками на борту. Люлька освещалась откуда-то сбоку чрезвычайно мощным прожектором, отчего по всей гостиной метались угловатые черные тени вперемешку с ослепительными бликами.
Таджики, гортанно переругиваясь, прилаживали к стенке странные железные конструкции омерзительного грязно-ржавого цвета. Конструкции блестели и позвякивали.
Я смотрел на все это великолепие минут пять, подыскивая подходящие к случаю слова, но так ничего путного и не подобрал, а потому просто спросил неожиданно севшим голосом:
— Вы что, совсем уже охренели, чурки драные?!
Ближайший ко мне монтажник, седоволосый меднолицый мужик в удивительно чистом оранжевом комбинезоне, бросил на меня осторожный взгляд, а потом быстро отвернулся и продолжил вкручивать в мою стенку огромных размеров железный штырь.
Остальные гастарбайтеры даже голов не повернули, только поворчали между собой на тарабарском наречии и опять принялись увлеченно стучать железками.
Я прошел по гостиной, осматривая повреждения. Незваные гости вместе со стеной разворотили несколько книжных полок, а одна из металлических балок насквозь пробила старенькую, еще советских времен, 50-ваттную колонку. Я вспомнил, как в прошлом году тащил эту колонку на горбу на свой унылый двадцать шестой этаж. Лифт, между прочим, тогда тоже не работал, но по другой причине — он еще не был введен в эксплуатацию. А еще не было света, и я проклял недобросовестных строителей, продажных чиновников, да и все человечество разом, пока пробрался в полутьме пожарной лестницы с этой нелегкой, а главное, крайне неудобной ношей до своей квартиры.
Обида и злость вдруг захлестнули меня от пяток до макушки. Я в два прыжка оказался возле дырки.
— Баста, карапузики! — заорал я первое, что пришло в голову, и схватил седого мужика за оранжевый воротник. Получилось лишь пару раз ткнуть ему кулаком по ненавистной загорелой морде, а потом он неожиданно ловко выкрутился из куртки и запрыгнул в люльку, откуда к нему тянули грязные руки его товарищи. Раздался мерзкий скрежет, и люлька рухнула вниз, как подбитый бомбардировщик. Спустя пару секунд погас и прожектор.
Я остался один на один с ночным городом, который теперь очень хорошо был виден сквозь полуразрушенную стенку. Там стояла такая тишина, что слышен был шум в собственной голове. А еще из дыры окатывало влажными и холодными порывами ветра — ночь, улица, фонарь, и все такое. Я перебрался в центр гостиной, но и туда доставали холодные воздушные струи, поэтому я ушел в прихожую, надел куртку и тщательно застегнул ее. Потом мне пришла в голову очевидная мысль, и я направился к выходу на лестницу. Первая дверь у меня открывается внутрь, и ее я открыл легко, а вот второй двери я не увидел — вместо нее была голая бетонная стена во весь проем.
Я таращился на стену минут пять, потом даже пнул ее для пробы пару раз, но все было ясно и так. Замуровали, демоны. Причем бетон какой-то интересный — я попытался поскрести его ногтем, но он, зараза, не крошился и даже не царапался.
В карманах брюк нашелся сотовый телефон, но я уже не удивился, обнаружив, что сети он не видит.
Городской телефон в студии я не устанавливал — зачем он нужен, только деньги зря платить. Зато есть ноутбук, он подключен к выделенной линии, а значит, можно попросить о помощи кого-нибудь из сетевых друзей. Или Алену. Ну да, конечно, Алену! Заодно будет повод помириться.
Я во всех подробностях представил, как недоверчиво дрогнет ее голос, когда она услышит из динамиков своего компьютера мою версию сегодняшних событий и как потом, после небольшой паузы, она задумчиво скажет, по провинциальной привычке манерно растягивая гласные:
«Ну-у-у, раз такое дело, при-ихо-оди-и ко мне-е. Или, может, мне-е к тебе приеха-ать?»
А я буду снова и снова рассказывать ей, что она, глупая женщина, опять ничего не поняла, и что двери на лестницу у меня больше нет, зато есть дверь практически на крышу.
Возвращаясь из прихожей в гостиную, я сразу бросил нетерпеливый взгляд на правый угол монитора. Так и есть, на рабочем столе уныло помаргивал перечеркнутый красным крестиком индикатор подключения к сети. Кабель, значит, тоже обрубили, затейники. Ну, как после этого прикажешь оставаться толерантным к братьям нашим меньшим из солнечного Таджикистана? Да я практически скинхед уже, вот только побриться осталось.
Я постоял, глупо переминаясь, посреди гостиной, потом подошел к дыре и осторожно глянул вниз так далеко, насколько хватило смелости наклониться. Внизу по-прежнему было тихо, что, кстати, удивляло больше всего — футбол ведь только что закончился, наши опять победили, несмотря на подлые происки немецкого судьи, так что москвичам полагается пить, орать и запускать фейерверки.
Словно услышав мои мысли, тихий полуночный двор вдруг взорвался звуками и светом. Как-то сразу внизу обнаружилась прорва развеселого народа, остро завизжали женщины, тупо загоготали мужики, отчаянно заголосили сигнальными сиренами дорогие велосипеды, а возле меня начали взрываться разноцветные ракеты. Что-то в этом было ненастоящее, постановочное, и я минут десять смотрел вниз, пытаясь уловить, где и в чем меня обманывают, но так ничего и не понял, зато здорово продрог.
Повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, я начал было двигать вдоль стены шкаф на место дырки, но шкаф оказался тяжелым, а я — слабосильным.
Потом я вспомнил про живущий в прихожей со времен вселения лист гипсокартона и сходил за ним.
Лист покрылся пылью, оброс наклейками, газетами, одеждой, но сохранил свои главные функциональные свойства — он был большим и плоским. Я стряхнул на пол весь мусор, отволок лист в гостиную и прислонил его к стенке.
Дыра в результате кардинально сократилась в размерах; осталась небольшая щель под потолком, но эту проблему я оставил на завтра. Главное, чтоб до утра сюда не являлись джентльмены в оранжевых курточках — против строительной техники, особенно такой штуки, как чугунный шар на цепи крана, которым регулярно пугают обывателей по телевизору, я, конечно, долго не выстою.
В гостиной сразу стало теплее, и я расстегнул куртку, оглядываясь по сторонам.
Да вот же окно в мир — телевизор! Эту песню не задушишь, не убьешь: уплачено вперед за шесть месяцев. Сейчас специально обученные люди мне расскажут, что, собственно, произошло в одном из спальных микрорайонов столицы, и кто позволил вырезать дырки в стенах квартир добросовестных ипотечных заемщиков.
Я нашел пульт, устроился в кресле и включил первый попавшийся канал. Гостиная наполнилась криками депутатов парламента: они опять секвестировали бюджет, а это такая процедура, в ходе которой, бывало, реально людей калечили прямо в зале заседаний. Оно и понятно — денег в стране нет, а привычка к красивой жизни осталась.
Камера выхватила крупный план жесткой профессиональной драки, и я быстро переключил канал — не люблю такие подробности.
Теперь звука не было вообще, зато на экране в неприличных подробностях была видна обстановка чьей-то холостяцкой квартиры — книжный стеллаж из «ИКЕИ», такая же самосборная стойка с дисками, неровно уложенный неведомыми халтурщиками паркет, разбросанные по полу носки, лист гипсокартона, прислоненный к стене…
До меня, наконец, дошло, что именно я вижу, и я встал, приглядываясь к потолку у себя за спиной, пытаясь понять, где может быть размещена камера.
Никакой камеры я не увидел, но это ни о чем не говорило — сейчас их навострились делать такими мелкими, что они влезают в задницу пчелы, вместо жала. По телевизору недавно показывали, как такая пчела прилетела к грузинскому президенту и едва не надругалась над ним своим смертельным жалом.