Я вскакиваю и отбегаю к женщине. В те два дня, что я тут, не происходило ничего из ряда вон выходящего. Листеневка была похожа на обыкновенный дачный поселок. Не было слышно ни выстрелов, ни взрывов. И я расслабилась. Видимо, рано забыла, что я здесь на войне. Ну уж теперь-то фашисты заставят меня об этом вспомнить.
Седьмая глава
'11 июля 1942...
Все. Меня теперь здесь ничего не держит.
Теперь я твердо решил, что уйду к партизанам. Недавно сунулся в военкомат, да мне там сказали ждать. Мал еще, сказали. А сколько ждать? Два года? Нет уж, дудки. Не хотят по-хорошему? Уйду без спроса.
Именно так и сделала мама. Около двух недель назад она твердо заявила нам с Лилей: 'Ухожу к раненым. Я там нужнее'. И все. Лиля, конечно, ее отговаривала. Но все знают, что, если мама что-то решила, то ее никакими доводами не переубедишь.
Тем более, от отца уже несколько месяцев не приходит ни одна весточка. Мать из-за этого как раз и решилась податься на фронт. Я же знаю. Она, хоть и старается всеми силами не показать вида, все равно тревожится.
Сначала я думал, что теперь уж на фронт мне путь заказан. Думал, что, раз родители ушли, значит, я-то должен остаться. Да и Верка без меня пропадет. Но потом я все-таки принял решение уйти. Свои леса я знаю в совершенстве. Каждую ветку, каждый пень. И действительно смогу принести пользу советским партизанам. А Лиля и сама отлично справится. Да и, если честно, уход Генки на фронт стал для меня последней каплей.
Помню наш недавний с ним разговор. Всего около полумесяца назад. Я его провожал (как-никак, с детства знакомы), и вот тогда-то и состоялась наша беседа.
'До скорого', - сказал тогда Генка.
'Как? Мы разве скоро увидимся?'
'Возможно. Если ты глупостей не наделаешь.'
Я позавидовал ему, но промолчал. Конечно же, мне было горько и обидно, что я буду без дела сидеть в своей глуши, где в принципе спокойно, в то время, как Генка будет защищать Родину.
Исходя из этих обстоятельств, я решился уйти к партизанам. Мне, однако, пришлось вернуться. Тогда я и не думал, что все обернется совсем по-другому. А теперь, когда эйфория и последующее за ней потрясение прошли, я понимаю, что мой поступок был верхом неразумности.
Но обо всем по порядку.
Я ушел через пару дней после того, как ушла мама. Я никому ничего не сказал. Только оставил записку, в которой пояснил, что со мной все хорошо, и что обо мне вовсе не стоит волноваться. Лиля поймет. Наверно.
Собрал кое-какие вещи - и прямиком в лес. Недавно к нам заходил Павел - теткин муж. Он возглавляет отряд партизан. На счету этого отряда уже немало достижений. Надо сказать, они сильно подорвали авторитет 'непобедимости' немецких войск. Но и, конечно же, не без потерь...
Я знал, что они в лесах неподалеку. Ищут себе надежное укрытие. Я сразу же смекнул, что смогу помочь. И уверенным шагом отправился прямо к ним.
Проходя мимо Генкиного дома, вспомнил одну странную историю. Совсем недавно один немец терся аккурат Генкиного дома. И повторялось это уже неоднократно. До сих пор я молчал. Не хотел пугать Лилю. Но партизанам обязательно все расскажу.
Я нашел партизан почти сразу. Вернее, они сами меня нашли.
Я шел по лесной тропинке, как вдруг откуда-то сбоку высовывается рука и хватает меня за плечо. Честно признаться, я вначале сильно испугался. А потом, когда увидел, что это всего лишь Павел, сразу от сердца и отлегло.
- Ты чего здесь? - спрашивает от, понизив голос до полушепота.
- Я за вами, - так же тихо отвечаю я, невольно оглядываясь по сторонам. Про себя с восхищением отмечаю, что маскировка у них на высшем уровне.
- Эге, парень. Ты не шути так. Война - не место для...
Павел запнулся, но я, тут же выйдя из себя, довольно-таки резко заканчиваю за него:
- ... детей?
Мужчина стушевался. Смотрит на меня как-то осуждающе.
- Не понял ты ничего, - довольно-таки хмуро возражает он, сверля меня взглядом. - Ты на кого ж сестру свою оставил? На Лильку мою? Нашел крепкие плечи! А еще будущий мужчина называется - свалил ответственность на женские руки и радуется.
Мне стало не по себе. Конечно, в чем-то он прав. Но меня всегда обижало несерьезное отношение ко мне взрослых. Надуваюсь и отворачиваюсь от него.
Как же объяснить, что для меня сейчас важнее совершенно другое? Я ясно понимаю, что здесь, рядом с партизанами, я принесу гораздо больше пользы, чем ежели буду протирать штаны в Листеневке. Ведь, если не допустить немцев до нашего села, не будет и опасности для Лили с Верой.
Вспоминаю про немцев, и тут же в памяти возникает образ того фрица, который уже несколько дней трется рядом с пустующим Генкиным домом.
Вздрагиваю от волнения и, наклоняясь к Павлу, в спешке пересказываю ему об этом. Тот хмурится, но молчит.
- Ну чего же ты? Если есть один, значит, найдутся рядом и другие, - убеждаю я мужчину.
- А как ты понял, что это немец?
- Ну так у него это... Ну, в форме он был короче. Да я всех жителей в селе знаю! А этого первый раз вижу.
Павел хмурится и кусает губу. Наконец, отворачивается от меня и подает какой-то сигнал своим спутникам. Коротко посвистывает три раза. Тут же к нам подходят еще несколько человек.
- Ладно, пока будешь с нами, - тихо говорит мне Павел. - Но это только потому, что назад хода нет. Вернешься обратно - привлечешь этого... немца. Значит, пойдешь с нами, а потом в обход. Идет?
Киваю. По крайней мере, это лучшее из всех представших передо мной вариантов.
Тихо пробираемся по лесной дороге. Удивляюсь, отмечая про себя тот факт, что шаги партизан почти совсем не слышны. В отличие от моих.
Погружаюсь в воспоминания. А что мне еще остается? Верить в будущее и вспоминать прошлое.
По телу пробегает дрожь, когда я вспоминаю то, что произошло всего несколько дней назад. Наш пес, Верный, который как-то смог уцелеть зимой, совершенно неожиданно пропал. По правде, он пропал бы уже давно, если бы не Вера. Помню, как Лиля в серьез собиралась приготовить из него обед. Она даже осуществила бы свое намерение, если бы не моя сестра. Девочка закричала не своим голосом и кинулась к животному. Схватила его на руки и потащила прочь. На пороге своей комнаты она обернулась и выкрикнула:
- Не трогайте его! Он хороший. Да к тому же тут даже есть нечего. Один скелетик остался!
Расплакалась и убежала.
Лиля до глубины души была тронута поступком племянницы. И Верный остался жить.
Жизнь псу была сохранена еще по одной причине: Лиля недавно стала мамой. И просто не могла уже думать ни о чем, кроме своей Любы. Даже о голоде.
Но от судьбы не убежишь. Дня три назад Вера спохватилась, что ее любимец пропал. Прибежала ко мне, сбивчиво рассказывала про 'бедного друга' и непрерывно плакала. Понять, в чем дело, я смог не меньше, чем через час.
Уговоренный сестрой, пошел искать нашего пса. И нашел. Мертвый валялся у дома.
Я похоронил Верного у окраины леса, а Вере сказал, что пес убежал в лес. Не знаю, поверила она мне или нет, но больше про собаку не вспоминала. Только ходит теперь какая-то опустошенная. И продолжает молчать. Да и вообще, моя сестра за этот год как-то очень быстро повзрослела. Стала серьезной и очень тихой.
Подавляю вдох и трясу головой, выходя из состояния оцепенения. Оглядываюсь по сторонам и отмечаю, что мы уже находимся на небольшой полянке.
- Ну что ж, Тихон, - обращается ко мне Павел. - Можешь посоветовать местечко укромное, но так, чтобы недалеко от Листневки. Мы, пожалуй, пробудем здесь еще несколько дней, раз ты говоришь, что немцы рядом околачиваются.
Думаю несколько минут, пока не вспоминаю заброшенную медвежью берлогу, куда я сбегал несколько раз. Еще до войны я устроил там своеобразный шалаш. Местечко это тихое, незаметное для чужого взгляда. Да к тому же речка рядом. В общем, идеальное место.
Я им о нем рассказал, и даже проводил. Место действительно замечательное. Павел мне так об этом и сказал. А говорит он, кстати, всегда только правду.
Мы сели прямо на траву. Я оглядел отряд. Он состоял из девяти человек, включая и Павла.