Они переговариваются вполголоса. Причем все больше говорит человек без формы. Он будто бы что-то рассказывает другому мужчине. Второй же внимательно слушает собеседника, изредка выпуская изо рта сизый табачный дым. У его губ красным мерцающим огоньком тлеет сигарета.
Они проходят вплотную к моему окну. Непроизвольно дергаюсь, скрываясь за занавеской.
Спутники ненадолго замолкают. А потом один из них снова начинает говорить. И внезапно я понимаю, где уже могла слышать его голос. Возможно, я ошибаюсь, но все его интонации напоминают мне того мужчину, которого я видела всего несколько часов назад в доме бабы Нюты. Но только что он может делать ночью на улице в обществе немца? И, тем более, о чем-то с ним переговариваться? К тому же, насколько я могу судить, говорит он на чистейшем немецком.
Жду, пока голоса почти совсем не стихают вдали. После чего подбираю с пола свою одежду и в спешке натягиваю ее на себя. Затем осторожно залезаю на подоконник и как можно тише открываю оконную раму.
Как тень, бесшумно спрыгиваю наружу и крадучись иду вслед за мужчинами. Держась от них на достаточном расстоянии, продвигаюсь вперед. Стараюсь держаться в тени, и поэтому мне приходится в буквальном смысле вытирать своей спиной стены чужих домов.
К моему изумлению, странные собеседники направляются прямиком к дому бабы Нюты. Я не ошиблась. Они действительно направлялись именно туда. Из своего укрытия я прекрасно вижу, как мужские фигуры поднимаются по ступеням на крыльцо и громко стучат в дверь.
Сначала ничего не происходит. Я наблюдаю за ними из-за широкого куста сирени. Какое-то время они чего-то выжидают. Затем немец со всей силы опускает тяжелый кулак на дверь. Она тут же, как по команде, открывается, и на пороге я вижу бабу Нюту. При холодном лунном свете ее лицо кажется вылепленным из воска. От этого становится жутко, и по спине бегут мурашки.
Мужчины оттесняют старушку и входят в дом. Что же это все значит?
Я не успеваю подумать об этом. Сначала я слышу какую-то громкую возню, доносящуюся изнутри дома, а затем подпрыгиваю на месте от резкого звука. Выстрел. Холодею от ужаса, догадываясь, что только что произошло. А дальше ноги реагируют быстрее, чем мозг. И вот я уже несусь обратно, ломая кусты и царапая кожу о колючие ветки.
Ни жива, ни мертва подбегаю к своему окну. Подтягиваюсь на руках и, перекатившись через подоконник, кубарем влетаю в комнату. Мои руки разжимаются, и я падаю на кровать, больно ударившись головой о подоконник. Не будь под окном кровати, я бы свалилась на пол. Несколько секунд лежу, не шевелясь, и пытаюсь придти в себя. Потом сажусь, потирая ушибленную макушку. Последнее время моей несчастной голове приходится несладко. Поднимаю глаза и от неожиданности подпрыгиваю на кровати. Прямо передо мной стоит, сложив руки на груди, Тихон.
- Ты где была? - интересуется он, хмуря брови.
- В туалете, - нахожусь, что ответить, я.
- Через окно туда ходила? - иронично сощурив глаза, спрашивает Тихон.
- А это что, запрещено? - выпаливаю я, действуя по принципу: лучший способ защиты - нападение. - Ты что сам-то делаешь здесь?
- Зашел проверить, на месте ты или нет, - огрызается мальчишка.
- Проверил? - хмуро осведомляюсь я. - Спокойной ночи.
Тихон кидает на меня злой взгляд и уходит, плотно прикрывая за собой дверь. Я остаюсь одна.
Закрываю окно и задвигаю занавеску. Прямо в одежде залезаю под одеяло и натягиваю его до самого носа. Меня все еще ощутимо потряхивает от ужаса.
Закутываюсь в одеяло с головой и сворачиваюсь на кровати клубочком. Хочется сжаться в комок, спрятаться ото всех и лежать. Но этому моему желанию не суждено сбыться. Никак не могу унять сердцебиение, а осознание, что, возможно, по моей вине погиб человек, потихоньку гложет меня изнутри.
Девятая глава
'12 июля 1942...
Выхожу на сельскую дорогу и тут же слышу оклик, донесшийся до меня откуда-то сбоку.
- Тихон! Ага, плут. Я так и знал, что встретимся!
Поворачиваюсь в ту сторону, откуда раздался Генкин голос, и действительно вижу перед собой Генку. Он стоит, прислонившись к входной двери своего дома, и смотрит прямо на меня. Его рыжие волосы слегка выглядывают из-за белоснежного бинта, который повязан на его голове. На вид он вполне бодрый и, я бы даже сказал, довольный жизнью.
- Генка? - удивленно переспрашиваю я, подходя к нему поближе. - Ты как тут?
- Да вот, друг, такие дела. Боевое ранение, все такое... Теперь с тобой тут останусь. Будем вместе куковать.
Все это рыжий говорит таким радостным тоном, что невольно начинаешь сомневаться, правду он говорит или шутит.
- А с головой что? - с довольно глупым видом спрашиваю я.
- А-а, ты про это? - театрально закатывает глаза парень. - Пустяки. Контузия... Но в бои уже нельзя.
При последних словах он разводит руками, как бы показывая мне, что очень сожалеет об этом. Хотя весь его счастливый вид говорит об обратном.
- Ясно, - зачем-то говорю я, думая о другом.
- Кстати, - вдруг как-то весь выпрямляется Генка. - Ты где это уже успел побывать с утра пораньше? Не видел я, чтобы ты мимо меня проходил. Не успели еще нормальные люди проснуться, а он уже топает откуда-то. Никак из леса?
Моргаю несколько раз, пытаясь решить, что лучше: рассказать ему всю правду или соврать.
- Тетка за водой послала, - наконец принимаю я решение. - А ведро я забыл. Иду назад.
- А в лесу что делал?
- Думал ягод Верке насобирать.
- Ну и как, насобирал? - усмехается Генка, смеряя меня подозрительным взглядом с ног до головы. - Не верю.
- А я тебя и не спрашивал.
Генка поджимает губы и смотрит на меня сверху вниз слишком пренебрежительно.
- Они где-то рядом, да?
Сперва я не понимаю смысл его вопроса, а, когда до меня доходит, не могу скрыть своего удивления. И откуда Генка может знать об этом? Если, конечно, он имеет в виду отряд партизан.
- Не понимаю, о чем ты, - как можно безразличнее роняю я.
- Понимаешь, - цедит он сквозь зубы и вдруг резко наступает на меня, очевидно, желая напугать.
Отскакиваю в сторону.
- Сдурел что ли? Реально контуженный!
- Не хочешь, как хочешь. Я-то думал, мы друзья.
Рыжий сплевывает на траву и отступает от меня.
- Ну, что стоишь? Вали отсюда.
Хочу ответить ему колкостью, но вместо этого разворачиваюсь и ухожу. На повороте оборачиваюсь. Генка несколько секунд мнется на крыльце, потом стучит в стекло своего окна. Из дома выходит тот самый немец, которого я видел до этого.
Я никак не могу найти объяснения произошедшему, и от этого впадаю в ступор. Генка говорит новоявленному мужчине несколько слов, после чего уходит в дом. А его собеседник остается на пороге. Немец мнется у Генкиного дома, словно не решается на что-то.
Какое-то время он стоит, беспокойно оглядываясь по сторонам, а потом спускается по ступенькам и быстрым шагом направляется в сторону леса по той тропинке, которой я вернулся в Листеневку. Пробираюсь вслед за ним, стараясь ступать как можно тише.
Внимательно наблюдаю за действиями фрица. Тот идет, слегка ссутулившись, то и дело вздрагивает и нервно оглядывается по сторонам. Если раньше я и допускал мысль, что мог ошибаться, то сейчас у меня не осталось никаких сомнений. Теперь-то я хорошенько его разглядел. И с уверенностью могу сказать, что передо мной ни кто иной, как самый настоящий фашист.
Совершенно неожиданно для самого себя срываюсь с места и обходной тропинкой бегу наперерез партизанам. Что бы сейчас ни происходило, я подсознательно понимаю, что, если я не успею предупредить отряд Павла, то случится какая-то непоправимая беда.
Несусь сломя голову, продираясь сквозь ветки. Подбегаю к тому месту, где они, по идее, должны были уже быть, и замираю, как вкопанный. Здесь совершенно безлюдно.
Разворачиваюсь и бегу вперед. Да, они, наверно, уже ушли дальше, чем я предполагал.