Кто-то подошел к изножью могилы, и Эйрик поднял взгляд, ожидая увидеть еще одного покойника. Но на него смотрели жесткие холодные глаза епископа Бриньоульва Свейнссона. Если бы у Эйрика был выбор, он без сомнений предпочел бы вернуться обратно в могилу, в дружественные объятия старика из Бискупстунги.
Епископ южной Исландии Бриньоульв Свейнссон выпорол Эйрика Магнуссона собственноручно, не дав тому умыться, отдохнуть и переодеться. После бессонной ночи и дурмана холодной могилы парень чувствовал удары розог как будто издалека. Но Эйрик не мог не думать о том, какая честь оказана ему – быть высеченным самим епископом! Наверняка немного школяров, когда-либо проходивших обучение в Скаульхольте, могли таким похвастаться. Впрочем, у них с Бриньольвом Свейнссоном был общий предок – наверняка Йоун Арасон пустил бы слезу, глядя, как один его потомок терзает другого за то, что последний ненароком поднял из мертвых целое кладбище. Порка была болезненной, но в некоторой степени даже почетной.
Епископ порол с датской методичностью: с оттяжкой, жаля в одни и те же места, пока кожа не покроется синяками и не закровит на местах разрывов. Эйрик не мог точно назвать число ударов, предполагал только, что их было между двумя и тремя десятками. Как человек уже в годах, хотя и весьма крепкий, епископ здраво оценивал свои силы: он мог хорошенько отходить только одного школяра, Магнуса и Боуги пришлось передать в руки учителей.
Когда наказание закончилось, Бриньоульв Свейнссон швырнул пук розог в угол и велел Эйрику одеваться. По его лицу невозможно было сказать, доволен ли он полученным результатом или жалеет, что не высек школяра сильнее. Завязывая штаны, Эйрик оглядывался. Он не впервые был в доме епископа, но рассматривать жилище Бриньоульва Свейнссона каждый раз было увлекательно – все равно что изучать цветные стеклышки в витражах в храме. Кажется, что знаешь их уже наизусть, но глаз то и дело зацепится за что-то новое.
В углу бадстовы стоял настоящий деревянный писчий стол – подарок короля, не иначе. В Скаульхольте все знали, что несколько лет назад епископу предлагали место королевского историка в Дании, но тот вежливо отказался, сославшись на то, что пользы от него здесь, в Исландии, будет несравненно больше. Свое слово Бриньоульв Свейнссон сдержал: он скрупулезно собирал каждый клочок старинных манускриптов, до которых мог дотянуться. Если он не был занят церковными делами, его всегда можно было найти за переводами древних рукописей или перепиской с учеными мужами со всех концов Европы. Эйрику было жаль думать, что бо́льшая часть этих работ отправляется в королевскую библиотеку, вместо того чтобы остаться на земле, которой они принадлежат.
Бриньоульву Свейнссону всегда льстила заинтересованность школяров в его трудах, поэтому он охотно показывал ценные экспонаты своей сокровищницы. Так, однажды Эйрику посчастливилось соприкоснуться с настоящим чудом: сборником саг «Книга с Плоского острова». Епископ умилялся, глядя, как трепетно Эйрик касается страниц из тонкой телячьей кожи, как жадно изучает иллюстрации, на удивление яркие, несмотря на то, что им сотни лет.
Сквозь застекленное окно пробивался слабый утренний свет. Колокол созывал всех на утреннюю молитву. Жена епископа, тихая и приятная Маргрет Халльдоурсдоттир, принесла завтрак и доброжелательно улыбнулась Эйрику, поставив перед ними миски со скиром и маленькие керамические чашечки с травяным настоем, пахнущим тимьяном. Стенки посуды были такими тонкими, что Эйрик каждый раз боялся их сломать, сжав слишком сильно. За время ученичества в Скаульхольте такие настои с травами прочно стали связываться у него с вечерами, проведенными в обществе епископа и его семьи.
Бриньоульв Свейнссон дождался, пока Маргрет выйдет в кухню, плотно задернув за собой занавеску. Все это время он не спускал с Эйрика тяжелый взгляд, словно решал, стоит ли всыпать парню еще или на сегодня с него довольно. Юноша наконец почувствовал, как саднит тело: не только от ударов розог, но и от царапин и синяков, полученных на кладбище. Когда епископ предложил ему сесть, Эйрик отказался, и это Бриньоульву Свейнссону пришлось по душе. Сам он тяжело опустился на стул, сделал большой глоток из чашки и сверкнул глазами на Эйрика, ткнув пальцем тому в живот:
– Доставай.
Эйрик не сразу понял, на что указывал епископ, и, только пошевелившись, ощутил, как кожу колют засунутые под рубашку книжные страницы. Он осторожно извлек их из-под одежды и положил на стол, тщательно разгладив. Пергамент был грязным и сырым. Странно, как за столько лет под землей он не истлел окончательно… Местами в нем зияли дыры, как в старом одеяле, кое-где чернила смазались и прочесть написанное не было никакой возможности. Все же текст не исчез совсем, хотя символы были Эйрику незнакомы. Листы хранили молчание.