— Да, мистер Бартлет.
— Вот и сделайте милость. Увидите нору Хитрого Опоссума, вы ведь так, паршивцы, окрестили меня. Я жду вас. — В трубке раздались гудки.
— Что он сказал, дорогой? — нетерпеливо спросила Джин.
— Велел послать к черту, пардон, к лешему, совещание, плюнуть на тебя и сейчас же явиться пред его ясные очи. Уму непостижимо. Старикан явно что-то замыслил серьезное, не таков он, чтобы по пустякам ломать распорядок дня и гонять персонал. Инте-ре-сно, какая же его укусила муха?
— Не гадай на кофейной гуще, а отправляйся немедленно. — О'Нейли вскочила и выбежала из кабинета.
Грег медленно положил трубку на рычаг и задумался. Для чего он понадобился шефу? Зачем тот отменил оперативку? Наконец, почему голос его был такой, словно старик выиграл кучу денег, не знает, что с ней делать, и надеется получить от Фрэнка дельный совет.
Он потянулся к лампе и нажал черную кнопку. Почти тотчас в проеме показалось озабоченное лицо Джин. Она огляделась и спросила:
— Ты звал, Фрэнк?
— Сейчас звонил шеф.
— Господи, у тебя склероз, я же слышала. Удивляюсь, чего ты медлишь. Видимо, он занемог и не может приехать сам?
— Совсем нет. Он здоров, как бык. Здесь что-то другое. К сожалению, я даже отдаленно не представляю, что именно.
Грег, волнуясь и сбиваясь, передал содержание разговора.
О'Нейли опустилась в кресло и, прищурившись, взглянула лукаво. — Я, кажется, догадываюсь, о чем пойдет речь. Насколько мне известно, если шеф нарушает привычки, разговор будет на служебную или финансовую тему. Подобные беседы он всегда проводит в своей резиденции. То есть и на этот раз шеф остается шефом и отнюдь не изменяет принципам. Так случилось: одна традиция наскочила на другую, он пожертвовал менее важной. Просто, как карандаш.
— Ты думаешь? — Фрэнк присел на подлокотник ее кресла и нежно провел ладонью по ее волосам.
— Почти уверена, — протянула Джин, слегка отстранилась от его руки и отвела взгляд.
Грегу показалось, что она знает значительно больше, но не считает нужным сказать ему все.
— Ты только будь паинькой, повыдержанней, не торопись с окончательным решением. — Она опять хитровато посмотрела на него.
— С каким решением? — Он удивленно вскинул брови.
— Это мне неизвестно, но интуиция подсказывает мысль: шеф хочет тебе что-то предложить. — Она встала.
— Только интуиция и мысль?
— Разумеется.
— И вот Иммануил Кант когда-то изрек: «Мысль без содержания пуста, а интуиция без концепции слепа».
— Хватит блистать эрудицией и пустословить — марш к боссу. Нехорошо заставлять начальство ждать. Поезжай, желаю удачи. — Она чмокнула его в щеку и выскочила за дверь.
Грег влез в свой видавший виды, купленный полтора года назад «рено», резко тронул с места, круто развернулся и выехал на магистраль. Обгоняя то одну, то другую машину, он никак не мог отделаться от назойливой, как зудящая осенняя муха, мысли: Джин вела себя по меньшей мере необычно, что-то недоговаривала. Намекнула о каком-то предложении. Неужели Хитрый Опоссум посвятил в свои планы секретаршу? Невероятно, не в его манере, да и где и когда он мог это сделать? Шеф неделю не появлялся в бюро. А по телефону? Вздор. Ладно, что зря ломать голову, через каких-то полчаса все прояснится и станет на свои места.
«Рено» прошелестел покрышками по мелкоребристому съезду с легкого, словно парящего в воздухе, моста через широкую мутную реку, свернул на обсаженную одинаковыми кудрявыми липами узкую асфальтовую дорогу и понесся по прямому, как луч, шоссе.
Бартлет жил за городом Его небольшой каменный дом, облицованный без всякой системы и симметрии черной и салатного цвета плиткой, утопал среди густых, в беспорядке посаженных зарослей белой акации. К дому через живую, аккуратно подстриженную изгородь колючих растений вела мощенная кирпичом дорожка.
Фрэнк подкатил к самому коттеджу, заглушил мотор и вылез из машины.
Он огляделся.
Да, место для житья старик выбрал замечательное. Все выглядело как на рекламном проспекте или рождественской открытке, так и тянуло на синем небе, над крышей написать: «Ищите, да обрящите вечный покой и райские кущи» или еще что-либо идиллическое и сусальное.
Тихо. Много зелени чистый деревенский воздух напоен до предела запахом сена и парного молока. Опрятный, ухоженный особнячок, крытый красным шифером. Под пылающим расплавленными пятнами солнца зеркальным стеклом окна, совершенно лишенного переплета рамы, маленький водоем, выложенный серыми, в пролысинах замшелыми валунами в тонком обрамлении стрел камыша. Вокруг него цветочные клумбы, гладиолусы, георгины, пионы. Все убрано, ухожено, подстрижено и подкрашено. Чувствовалась чья-то заботливая и хозяйственная рука.
Грег, осторожно ступая, словно боясь повредить дорожку, прошел к широкому крыльцу, поднялся на две ступеньки и потянулся к кнопке звонка. Он не успел ее нажать, дверь распахнулась, и на пороге появился широко улыбающийся, воздевающий вверх руки, как Христос на картине, Хитрый Опоссум.
— Здравствуйте, Грег, заходите, милости прошу, — он чуть посторонился, пропуская гостя в дом. — С моей стороны было нелюбезностью до сих пор не пригласить вас, но уж так складывались обстоятельства, — он засмеялся и всплеснул руками, — я исправил это недоразумение, и сегодня, надеюсь, мы прекрасно проведем время. Проходите в холл.
Фрэнк очутился в темноватом, обитом по стенам деревянными некрашеными панелями, просторном коридоре, в который выходило несколько застекленных дверей.
— Вот кухня, — указал Бартлет на одну, — здесь ход на веранду, а там к моим аквариумам. Это холл, дальше кабинет и спальня.
— Вы живете один? — спросил Грег.
— Да, если не считать садовника, он же сторож, он же повар и он же все прочее. Этот человек служит у меня много лет, мы привыкли друг к другу. Проходите.
В большой круглой комнате, кроме двух пуфиков у стены, нескольких удобных мягких кресел, низкого столика, настенного бара и большого цветного телевизора, не было никакой другой мебели.
Весь пол закрывал белый как снег синтетический лохматый ковер. Фрэнк даже остановился на пороге, не решаясь ступить па эту девственную белизну.
— Хе, хе, хе, — мелко и раскатисто засмеялся Бартлет. — Идите смелее, он не пачкается, даже если вы перед этим прошлепали по колено в грязи — она к нему не липнет, как подозрения, хе, хе, к супруге Цезаря, а, высыхая, скатывается, хе, хе, как с гуся вода. Кроме того, здесь есть и другая выгода, чисто психологическая, — ковер сбивает спесь с некоторых зазнаек. Пойдемте в кабинет, там мы сможем спокойно и неторопливо обсудить все.
Они пересекли комнату и очутились в просторном помещении с двумя широкими окнами, выходящими в сад. Стены до самого потолка занимали шкафы с книгами. Сквозь стекла поблескивали разномастные корешки книг. В центре, немного ближе к окнам, стоял большой письменный стол с наглухо закрытыми тумбочками, перед ним другой, маленький, точно такой же, как и в конторе. Вообще, за небольшим исключением, обстановка напоминала ту, что и в «Гуппи». Чувствовался стиль Бартлета. У противоположной стены — широкая тахта с зеленой обивкой — шеф вообще любил зеленый цвет. Два кресла у столика и третье за письменным столом.
— Садитесь где захочется. — Бартлет приблизился к окнам, посмотрел в сад и опустился в кресло. — Вас не удивляет, что у меня нет штор?
— Немножко.
— Эти стекла поляризованные. Удобно?
— Мне кажется, очень. — Грег сел в кресло.
— Это тоже с умыслом, обезоруживает посетителей — делает их беззащитными, создает иллюзию, что они открыты для обозрения, — добавил Бартлет. — Не предлагаю сигары и выпивку — знаю: вы лишены этих пороков. Ну а мне, надеюсь, позволите. Я не оскорблю ваших пуританских замашек?
— Пожалуйста, шеф, сделайте одолжение.
Бартлет поднялся, достал из небольшого бара пузатую коричневую бутылку, бокал и сифон с содовой. Бросил щипцами кусочек льда, плеснул наполовину виски и разбавил водой. Затем удобно устроился в кресле, вынул из деревянного ящичка сигару, откусил кончик и закурил.