— Давайте все, что есть, в цене, надеюсь, сойдемся. Я не жадный, идет?
— Хорошо, шеф.
— Когда я смогу получить документы?
— Сегодня вечером. Доставить их вам в контору?
— Нет, домой, и желательно так, чтобы ни одна душа не пронюхала.
— Договорились, мистер Грег, все будет сделано.
— Тогда до встречи. — Фрэнк повесил трубку и, развалившись в кресле, вытянул ноги. Он очень устал. После сытной еды клонило ко сну, хотелось полежать, отдохнуть, отключиться и ни о чем не думать.
За окном на облезлой акации дрались воробьи. Снизу, по коричневому морщинистому стволу, прильнув к нему пушистым белым брюхом, приоткрыв красную зубастую пасть, крался пятнистый котище.
Грег видел, как кот, когда грозило, что беззаботно чирикающие пичуги его увидят, замирал и закрывал глаза. «Вот хитрая шельма», — подумал он.
Нехотя поднявшись, Фрэнк направился в спальню, сбросил одежду и, укрывшись мягким и легким одеялом из верблюжьей шерсти, в блаженстве растянулся на постели. Несколько минут спустя он уже крепко спал, обняв руками большую и плоскую подушку.
Проснулся Грег от непонятного дребезжанья, точно в серванте звенела посуда, когда по мостовой проносится грузовик. Он сел и, словно пытаясь стряхнуть сон, завертел головой. В комнате плавали тени, на потолке высвечивались большие оранжевые квадраты — уличные фонари отражали оконный переплет. Дребезжанье смолкло, но несколько секунд спустя настойчиво повторилось. Фрэнк вскочил и лишь теперь сообразил — звонят в прихожей.
Он сунул ноги в домашние туфли, зашлепал в коридор и распахнул дверь.
Вошел высокого роста, кряжистый, почти квадратный мужчина в темном плаще, очках и берете.
— Добрый вечер, шеф. Я принес то, что обещал.
— Привет, Кинг. Вы, как всегда, обязательны. Набросьте пять процентов за пунктуальность, — засмеялся Грег.
— Ловлю вас на слове, у меня не заржавеет. — Он протянул плоскую черную папку на «молнии». — Здесь все, что нужно. Мне кажется, подробнее о себе не расскажет на исповеди всевышнему и сам мистер Робинсон, кость ему в гортань.
— Спасибо. Выпишите счет и подайте мисс О'Нейли.
— Благодарю вас, шеф. Я больше не нужен?
— Нет, Кинг, спасибо. До свидания.
— Всего доброго. — Человек повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
Очень странным человеком был тот, кого называли Кингом — настоящего имени его никто не знал.
Еще в начале работы Грега в «Гуппи» в одной из бесед, когда дело коснулось обстоятельств, связанных с информацией о весьма влиятельном лице, Бартлет объяснил, что лучшим поставщиком подобных сведений является старающийся всегда оставаться «за кадром» некто Кинг, и поведал его историю.
Казалось, на планете не существовало никого добрее этого полного, веселого и жизнерадостного учителя начальной школы. Больше всего на свете он любил детей вообще и своих двух дочек-близнецов, в частности, увлекался фотографией и радио. Вот уж кого поистине можно было назвать отрешенным от всего житейского, кроме мира малышей, и это картавое племя платило ему бескорыстной и преданной признательностью. Не чаял он души и в своей миловидной, застенчивой и не в пример ему хрупкой супруге. Жили они подобно многим мелким служащим: копили на домик, покупали в кредит, рассчитывая каждый цент, никогда не роптали, надеясь на лучшее.
Во время кризиса учитель, как и тысячи прочих, потерял работу — школа закрылась. Что только не делал Кинг, пытаясь найти хоть какое-нибудь место! С рассветом он уходил из дома и до наступления темноты обивал пороги десятков учреждений, контор и фирм. Тщетно. Один за другим являлись судебные исполнители, приобретенное в рассрочку уплывало, как если бы река потекла вспять. Аннулировались взносы, увозились вещи, нависла угроза выселения из квартиры. Для того чтобы извернуться и содержать семью, бывший учитель готов был пойти на все, вплоть до заклада, если бы это было возможно, души дьяволу. И он ухитрился заложить се — злая доля превратила Кинга, а он обладал недюжинной физической силой, в вышибалы дома свиданий. Легче, пожалуй, можно бы было вообразить слона, танцующего адажио, чем Кинга в роли зубодробителя челюстей подгулявших сластолюбцев. Но ничего иного не оставалось — долги, и весьма большие, не только имелись, но и росли, словно грибы после теплого летнего дождя. Проституция официально запрещалась — на открытие домов терпимости патентов не давали, однако предприимчивым «мадамам» никто не препятствовал вести свое дело под вывесками финских бань, косметических салонов, ночных клубов и других «безобидных» заведений.
В одном из них за грошовое жалованье по иронии судьбы и очутился бывший воспитатель детишек. Дальнейшие события развивались как в слезливой бульварной мелодраме, описанной на разный манер в сотнях фривольных повествований.
Фрэнк поначалу отнесся к рассказу Бартлета скептически, ему показалось, что он его сотни раз слышал в различных вариантах с иными героями и действующими лицами.
Однажды — на третий или четвертый день работы — среди посетительниц — тривиальная история — Кинг увидел свою жену, которая направлялась в кабинет с клиентом. Однако дальше все происходило не так, как того требовал закон подобного жанра не было ни душераздирающих сцен, ни благородно-трагических монологов, ни тем более леденящих кровь убийств. Кинг, захватив близнецов, исчез.
Где он пропадал несколько лет, никто не ведал, да и какое дело обывателям до несчастного неудачника. Он вернулся так же неожиданно, как и исчез, разница лишь в том, что, бежав от кредиторов без гроша, возвратился с деньгами и, болтали, с немалыми. Кинг разыскал жену, расплатился с долгами, и семья поселилась в собственном маленьком коттедже.
Когда Бартлет встретился с ним, это был абсолютно другой человек, куда девалось все прежнее — перед ним сидел мрачный, неразговорчивый и злобный циник. Из конфиденциальной беседы шеф узнал: стезей тот выбрал своего рода коллекционирование человеческих пороков, слабостей и грешков более-менее знаменитых или известных людей, совершенно не важно, премьер-министр это или модная певичка из кабаре, находящаяся на содержании у финансового воротилы, важным считалось лишь то — могли ли они платить за сокрытие своих «погрешностей» деньги и быть бездетными, вернее, не иметь детей моложе шестнадцати. Досье Кинга располагало внушительным количеством материалов, и в делах фирмы он сделался человеком нужным, более того — необходимым.
Надо отдать должное: сам Кинг шантажом никогда не занимался, предоставляя за солидную плату делать это отвратительное дело другим, совершенно не интересуясь, что за этим последует: семейная трагедия, крах карьеры или самоубийство.
Он быстро богател, подобная продукция имела бойкий спрос, да и пищи для пополнения экспозиции было предостаточно. Чем больше рос счет в банке, тем, казалось, скупее и безжалостней становился Кинг. Он ничего не жалел для семьи, ограничивая лично себя даже в самом необходимом. Такое поведение удивляло многих, но Хитрый Опоссум пронюхал — у бывшего учителя была идефикс: он мечтал накопить столько денег, сколько потребовалось бы на покупку небольшого, в пять-шесть квадратных миль, острова где-нибудь в Скандинавии или южных морях, куда бы он мог отправиться с женой и детьми подальше от грязи и мерзостей человеческой цивилизации. Это стало его целью в жизни, и он шел к ней, не считаясь ни с чем, через все преграды, жестоко мстя людям за поруганную любовь, за страдания и унижения, полученные когда-то самим.
Грег всегда поражался, как в этом человеке уживались рядом такие несовместимые понятия, как любовь к детям и ненависть к взрослым, доброта и злоба, щедрость и жадность, честность и порядочность со столь постыдными делами, которые ему приходилось совершать для осуществления своей химеры. Это не укладывалось в голове, и, подобно большинству, он решил — Кинг просто-напросто свихнулся, явно не в своем уме и его одержимость не что иное, как психическое расстройство.
Вот каким человеком был тот, кто доставил досье Дика Робинсона.
«Теперь можно заняться сортировкой документов», — подумал Фрэнк и отнес папку в комнату.