Но ученые очень ревнивы. Поэтому стали возникать и другие предположения. Французы заявили — на планету упал не метеорит, а хлынул дождь из жестких ультрафиолетовых лучей. Он возник в результате взрыва сверхновой звезды. Ящеров, как наиболее заметных и чувствительных к излучениям, убила радиация. Однако геохимики опровергли гипотезу, они не нашли обилия изотопов на грани мелового и третичного периода. Тем более швейцарцы высказались, что Земля-де встретилась с кометой. Та взорвалась в океане, где в первую очередь прикончила ихтиозавров, плезиозавров и прочих «моряков», а их сухопутные собратья задохнулись в облаке кометных газов. А вот теперь о вашем вопросе. Как же после столь грандиозных катастроф уцелели другие формы жизни?
— Да, именно это я хотел узнать, — подтвердил Грег.
— На него попытались ответить американцы. Они считают: взрыв, значительно сильнее атомного, поднял такое облако пыли, которое несколько десятков лет не пропускало лучей Солнца. Стало темно и холодно. Резюме — это и явилось причиной смерти зубастых чудовищ, избалованных теплом и светом. А когда пыль осела и развеялась, все вроде бы началось сначала: растения возродились из семян, а разная затаившаяся в трудные времена мелочь повылезала из-под слоя пыли и размножилась.
Мне думается, гипотезы — это атомы, из которых слагается молекула истины. Бывает, один атом выбивает другой, но сам в задуманное нами сочетание не входит. Синтез истины — дело хитрое. Например, астрофизик Луис Альварес заявляет: падение гигантского астероида вызвало ночь и динозавры замерзли. А геолог Сезар Эмилиани говорит, что от встречи планеты с колоссальным болидом произошло резкое потепление и звероящеры ушли в мир иной от жары. Совершенно с другого конца подошли ирландцы. Свою гипотезу они подкрепили даже экспериментом. Разумеется, для опыта динозавров не нашли и ограничились их «близкими родственниками» — аллигаторами. В отличие от большинства животных, у которых пол особи определяется генетически при оплодотворении, у крокодилов он зависит от температуры, при которой яйцо выдерживается в песке во время инкубации. Если она до 30 градусов Цельсия — вылупятся самки, а если выше — самцы. Потепление и привело к появлению одних «мужчин», что и вызвало исчезновение рода.
— А ваше мнение по этому поводу и как археолога, и как палеонтолога? — спросил Фрэнк.
— Мне лично больше по душе гипотеза профессора Форезе Карло Везеля. Он провел массу самых разнообразных исследований, проанализировал большинство предположений и сделал заключение: динозавры вымирали не 10, а 35 миллионов лет. Их постепенное исчезновение следует объяснить закономерным остыванием Земли, уменьшением площади океанов. Будучи холоднокровными, они не смогли перенести глобальных погодных изменений. Было все: пыль, темнота, взрывы астероидов, газы, кометы и жара. Но это лишь эпизоды, а главная причина кроется в сочетании изменений окружающей среды.
«Господи, ну а нам-то что до каких-то динозавров, своих забот мало?» — подумал Грег.
Словно уловив его мысленный вопрос, профессор сказал:
— Изучение этой проблемы принесло науке огромную пользу. Появились новые аналитические методики, приборы, расширился кругозор, возникли оригинальные предположения. Некоторые специалисты сейчас считают, что современные птицы произошли не от мелких ползающих, а от крупных прыгающих ящеров. То есть и канарейка, услаждающая в клетке вас пением, и курица на гриле гурмана — бывшие динозавры. Я уже не говорю о том, что, изучая далекое прошлое, мы пытаемся заглянуть в будущее. Вы, наверное, подумали: и чего разболтался старик?
— Ну что вы, — запротестовал Фрэнк. — Мне было не только интересно слушать, но и полезно. Может показаться странным, но я сделал определенные выводы в области своей профессии.
— Вы обратили внимание, в этой проблеме затронуты астрономия, палеонтология, геология, все физики, математика, химия и еще целый ряд наук. Ученому сейчас весьма тяжело. Его голова распухает от знаний и информации. Его уже не устраивает старый принцип: «Знать все о немногом и немного обо всем». Теперь требуется знать все обо всем. Этого наш теперешний мозг выполнить не в силах. Думается, и настало время усовершенствовать его самым решительным образом: повысить усвояемость, емкость информации, сообразительность, память, быстроту снятия усталости и другое. Утомил я вас?
— Нисколько. А ваши выводы помогут сделать некоторые заключения о работах Роберта Смайлса или, если желаете, Чарлза Смита.
— Дался он вам. Хотя и я по-иному взглянул на некоторые его качества. В частности, вспомнил его поразительную наблюдательность — он часто замечал то, на что мы не обращали внимания. Обладал аналитическим складом ума, прекрасной памятью, способностью мгновенно менять методику поиска, интуитивно угадывать путь, ведущий в тупик. Иногда, идя от частного к общему, он вдруг молниеносно переключался на направление от общего к частному, а ведь как раз все эти перечисленные качества и должны быть присущи настоящему, большому ученому. — Он помолчал, затем неожиданно хмыкнул, хитровато улыбнулся и сказал: — А вот еще один его, вашего Смита, выкрутас. — Эдвин приблизился к тумбочке и достал из нее обычный никелированный карманный фонарик. — Взгляните. — Он протянул его Фрэнку.
Грег повертел фонарик в руках. Включил. Выключил. Недоуменно взглянул на профессора.
— Ничего не замечаете?
— Ничего. Разве светит очень ярко и лампочка от автомобильной фары.
— Правильно, — кивнул Эдвин. — И если еще добавить, что на одной батарейке работает, а я им пользуюсь весьма часто, почти три года, тогда все верно.
— Сколько? — переспросил Грег.
— Почти три года, — с ехидцей в голосе повторил профессор. — Откройте его и загляните внутрь.
Фрэнк отвинтил колпачок и вынул завернутую в бумагу батарейку величиной с маленький желудь, похожую по форме на миниатюрную пирамиду с крошечным винтиком на вершине. Он хотел повернуть его.
— Стойте, стойте! — крикнул Эдвин. — Не трогайте ради бога, вставьте обратно от греха подальше.
— А что случится? — удивился Фрэнк.
— Я тоже полюбопытствовал как-то. Смита уже не было в живых. — Он потер лоб ладонью и, почему-то перейдя на шепот, закончил: — Трахнуло так, словно сунул палец в розетку с напряжением в 220 вольт. Еле очухался. Думаю, и спасло-то меня то, что стоял на резиновом коврике да руки были сухие. Вот какая она, эта, как вы говорите, обычная сволочная батарейка.
Грег с каким-то странным чувством испуга и уважения посмотрел на фонарик. И решил, что настало самое время распрощаться, если он не хочет ночью метаться в кошмарных снах.
— Большое спасибо, профессор. Очень рад был побеседовать с вами. До свидания. — Грег поднялся и протянул руку.
— До свидания. Мне тоже понравилась наша беседа. Пойдемте, я провожу вас. Вы сейчас в гостиницу?
— Нет, сразу на аэродром, мне сегодня же необходимо лететь домой.
— Самолет будет только поздно ночью. Если хотите, оставайтесь — вместе пообедаем, уже вечер.
— Благодарю вас, но у меня еще есть кое-какие дела. Мне надо идти. До свидания. Большое спасибо.
— Всего доброго. — Эдвин крепко полол Фрэнку руку и проводил до двери.
— Вы знаете, сейчас я припоминаю, — он остановился на пороге и, прищурившись, покосился на Грега, — год назад я приезжал в ваш город, и на 33-й улице, мне показалось, в толпе мелькнул человек, исключительно похожий на Чарлза Смита. С уверенностью не скажу, что это был сам покойник, но его двойник или родственник, вне сомнения…
Когда Грег сказал профессору, что у него есть дела, он не грешил против истины. Он собирался до отлета посидеть в номере, обдумать и проанализировать то, что узнал от этого странного, сурового на вид, но, по-видимому, очень доброго, благородного и даже веселого, обладающего чувством юмора, человека.
Фрэнк взял такси, приехал в гостиницу и снял на сутки очень дорогой номер — люкс с кондиционером и ванной — дешевле не нашлось.
Поднявшись к себе, сбросил одежду, принял душ, облачился в пижаму, разобрал бумаги и уселся за стол.
Была глубокая ночь, когда робкий стук, даже не стук, а что-то похожее на царапанье, заставило его поднять голову, насторожиться и прислушаться.