Звук повторился — стучали к нему.
Грег чертыхнулся, оторвался от дел, как был босиком, вышел в прихожую и приоткрыл дверь.
На пороге стоял маленький, полный, кругленький господин в мятом белом чесучовом костюме и красной, с черной кисточкой феске. На лоснящейся от жира физиономии торчали, как пучки сухой жесткой травы, сивые усы, а выше носа-редиски черными горошинами поблескивали глаза.
— Всем ли доволен, мистер? — Толстяк расплылся в улыбке, показав из-за мясистых красных губ желтоватые зубы.
— Благодарю вас, всем, — ответил Фрэнк, приняв его за администратора отеля.
— Не желаете ли поразвлечься?
— Че-его? — оторопел Грег.
Решив, что богатый постоялец, обладатель столь шикарных апартаментов, колеблется и ему нельзя давать передышку, чтобы прийти в себя, человек прижал растопыренные пальцы к лацканам пиджака и затараторил:
— Имеем на любой вкус.
До Фрэнка только сейчас дошло, с каким предложением пожаловал этот старикашка.
Грег с яростью, так что зазвенели рюмки в настенном баре, захлопнул дверь, в бешенстве плюнул на персидский ковер и пнул ногой мягкий пуфик.
— Везде одно и то же скотство, — прорычал он. — Все опоганили, мерзавцы. Даже среди древнейшей культуры ухитрились бардак открыть.
Работа уже не клеилась.
Плюнув еще раз па пол, он отправился в спальню, по пути отфутболив атласную подушку, и бросился па огромную, как трон, кровать под шелковым балдахином на резных столбиках.
Полежав немного, он успокоился, протянул руку к кнопкам у изголовья и выключил свет. Тотчас в углу у огромного окна появилось, словно возникшее ниоткуда, какое-то зеленоватое бесплотное сияние.
Грег вскочил и подошел ближе.
Это была искусно выполненная голограмма одного из участков пустыни. Слегка помигивающие звезды, Млечный Путь, планеты на черно-синей сфере неба. Пирамиды, сфинкс на переднем плане — все залито холодным лунным светом. Слева, в тени от гробницы, по серебристому песку скакали на верховых длинношеих одногорбых верблюдах — драмодерах — «синие» люди-туареги, в одеждах цвета индиго, с длинноствольными ружьями в руках. На плосковатом лице сфинкса, изуродованном артиллеристами Наполеона, застыла его знаменитая загадочная улыбка-гримаса. От всей этой мастерски выполненной панорамы веяло чем-то беспредельно таинственным, древним и в то же время каким-то сверхдалеким будущим, находящимся за пределами человеческой фантазии.
Наверху сначала арабской вязью, а затем по-английски начертаны какие-то слова-строчки.
Грег нагнулся и прочитал изречение: «Когда люди постигнут законы движения звезд, сфинкс рассмеется и все полетит в тартарары».
Фрэнк машинально перевел взгляд на лицо сфинкса и, вздрогнув, отшатнулся — каменная маска смеялась…
Глава XI
Грег и О'нейли
В ушах еще стоял надсадный гул турбин. Вероятно, от резкой перемены климата покалывало в висках, во рту сушило и горчило, словно он лизал пыльные полынные метелки.
Когда Фрэнк заявился в свою квартиру, он в полном смысле падал от усталости. Слегка поташнивало, совсем не хотелось есть, очевидно, сказались две последние бессонные ночи, руки дрожали. В коридорчике он взглянул в висящее на стене большое овальное зеркало, и ему стало еще хуже. Из затененной мутной глубины на него смотрело чужое бледное, похудевшее лицо. Глаза глубоко запали и лихорадочно блестели. Волосы будто внезапно поредели и висели, как взъерошенная пакля, резче обозначились носогубные складки, полуоткрытый рот со свистом втягивал воздух, губы потрескались.
Грег, волоча ноги, поплелся в комнату, плюхнулся в кресло и замер, пытаясь собраться с мыслями. Ничего не получалось, мозг до предела насытился информацией, и его предохранительные центры торможения отказывались не только принимать, но и перерабатывать ее. Он физически ощущал, как от шеи на плечи и далее по всему телу разливается вязкая тяжесть.
Так больше нельзя, подумал он, надорвешься. Надо отдохнуть, выспаться. Все равно продолжать работу нет сил, а следовательно, если он и заставит себя неимоверным напряжением воли сесть за стол, толку не будет — лишь измотается и издергается и в результате потеряет столь дорогие сейчас часы. Живо в постель.
Фрэнк еле-еле добрел до кровати, непослушными, вялыми руками стянул одежду, не разбирая постель, свалился на покрывало и тотчас словно провалился в беспокойную глубину. Ночью он несколько раз просыпался, ворочался, затем снова забывался больным и сторожким сном.
В отрывках сновидений калейдоскопом мелькали: оскаленные пасти псов профессора, гадкая харя гостиничного сутенера, исполняющие канкан грудные младенцы и зловещая гримаса сфинкса. Однако, когда он открыл глаза, то чувствовал себя почти бодрым. Было желание понежиться еще, но в это мгновение как током ударила мысль — время. Точно распрямившаяся пружина, он соскочил с кровати и побежал в ванную.
Грег прыгал под душем, когда услышал, как жалобно и тягуче заскрипела входная дверь. «Кто бы это в такую рань? Хотя, что я — уж полдень». Он быстро натянул трусы и, шлепая мокрыми ногами по полу, выскочил в коридор, оставляя на паркете четкие отпечатки ступней.
На пороге стояла Джин. Увидев его, мокрого, с взлохмаченными волосами, небритого, с припухшими после сна глазами, она всплеснула руками, согнулась и громко захохотала.
— Ну и видик, господи! — задыхалась от смеха девушка. — Явление потасканного и влажного от слез раскаяния Христа народу. Что с тобой? — Она перешагнула порог и бросилась к нему в объятия. — Боже, ну и образина.
— Джинни, родная, — Фрэнк рванулся вперед, схватил ее в охапку и закружил так, что она поджатыми ногами задевала стены.
— Отпусти, сумасшедший! — Девушка уперлась руками ему в плечи. Волосы ее растрепались, с ног соскочили туфли. — Ты меня всю замочил. Задушишь же!
— Задушу, — задыхался от радости и нежности Грег. Наконец он поставил ее на пол и, зажав ладонями лицо, несколько раз крепко поцеловал.
— Когда ты приехала? Я так скучал. И здорово полинял, шляясь среди гробниц, пирамид и… фараонов в красных фесках. — Он обнял ее за плечи и повел в комнату. — Времени у меня в обрез, но выкрою полчаса и все-все расскажу.
Девушка остановилась посередине и огляделась.
— Да-а, — протянула она, вертя головой, — оставлять тебя одного нельзя — ты дичаешь, и если, как утверждают философы, когда-то труд сделал обезьяну человеком, то у тебя вопреки Дарвину эволюция идет в обратном порядке: чем больше работаешь, тем больше начинаешь смахивать на нашего волосатого пращура. Ну и ералаш. Л что там? — Она заглянула в спальню. — Ты валялся, не расстелив постели? Ну знаешь — это уже полная деградация личности. Что наконец произошло? Я оборвала телефон, но никто не отвечал.
— Телефон отключен. У меня много работы, я сейчас объясню. Мне так тебя не хватало.
— Потом, потом, Фрэнк. Я тоже безумно скучала. — Она обвила его шею руками и прижала голову к груди.
— Но это очень важно, родная, — начал он. — Ты только представь, Кребс в весьма тяжелом положении…
— Самое важное, я здесь и очень тебя люблю. — Она отстранилась и взъерошила его волосы. — Чудовище, поговорим после.
— Джинни, с отцом несчастье, он попал в большую беду. Я надеялся сегодня как раз и сообщить ему кое-что обнадеживающее, чтобы он попытался получить у своих сатрапов отсрочку хотя бы денька на два-три.
— Значит, ты так и не приступал к делам фирмы?
— Нет.
— А ведь еще до начала отъезда накопилось много папок с цифрой 1. Ты подумал, что клиенты могут поднять шум, а то и расторгнуть контракты?
— Нет, не подумал. Мне было не до них. Ты же понимаешь, дело идет о судьбе моего приемного отца.
— Понимаю. Но не следует забывать и о главном, о репутации конторы. Еще не случалось, чтобы кто-нибудь разорвал договор с нами или был неудовлетворен нашей деятельностью. Уж не воображаешь ли ты, что они придут в восторг от этой волокиты и, захлебываясь от альтруизма, повысят нам гонорар? Мы же сейчас в самом расцвете. Ведем много выгодных дел, и мне кажется неосмотрительным, оставив их, броситься, очертя голову, в какую-то мистическую и сомнительную авантюру.