— Думаю, что нет.
— В таком случае вы легко себе можете представить, что Земля-планета не имеет ни малейшего представления о том, что человеческая раса эксплуатирует ее. Она не имеет никакого понятия о чудовищном произрастании растений, ни об эволюции животных, прилипших к ней во время бесконечных блужданий вокруг солнца, как ракушки облепляет дно старого корабля. Таково положение вещей в настоящее время, и его-то я и хочу изменить.
Я оторопел.
— То есть как изменить?
— Я хочу дать знать Земле, что есть хотя бы один человек, Эдуард Челленджер, который нуждается в ее внимании, который требует ее внимания, настаивает на этом. Разумеется, это первая попытка такого рода.
— А как, сэр, вы достигнете этого?
— А вот тут-то мы подходим к деловой части. Вы попали в самую точку. Я снова позволю себе обратить ваше внимание на это интересное маленькое существо, которое я держу в руке. Под защитной оболочкой это сплошные нервы, невероятная чувствительность. Разве не ясно, что если паразитирующее на нем животное желает привлечь его внимание, оно должно пробуравить дырку в его коже и только тогда возбудить нервную систему, чувствительный аппарат.
— Разумеется.
— Или возьмем другой пример: домашнюю муху или комара, эксплуатирующих поверхность человеческого тела. Мы можем и не знать, не быть уверены в их присутствии. Но вдруг, когда насекомое запускает свое жало, свой хобот сквозь кожу, нашу защитную кору, мы с неудовольствием вспоминаем, что мы не совсем одни. Теперь мои намерения становятся для вас понятнее. Во тьме забрезжил свет, не так ли?
— Боже мой! Вы хотите просунуть свое жало сквозь земную кору? Он закрыл глаза от удовольствия.
— Вы видите перед собою того, — сказал он, — кто первым проникнет сквозь эту твердую защитную броню. Я даже могу говорить об этом в настоящем времени и сказать: который проникает.
— Вы сумели это сделать?
— С благосклонной помощью Мордена и Компании. Думаю, могу теперь сказать: да, я это сделал. Несколько лет неустанной работы, производившейся днем и ночью всеми существующими видами сверл, буравов, землечерпалок и взрывчатых веществ, привели нас к цели.
— Неужели вы хотите сказать, что пробили кору?
— Если ваше замечание выражает удивление, это ничего, удивление пройдет. Если же оно обозначает недоверие…
— Нет, сэр, ничего подобного.
— В таком случае примите мое утверждение без комментариев. Мы пробили кору. Толщина ее оказалась около четырнадцати тысяч четырехсот сорока двух ярдов, в круглых цифрах — восемь миль. Вам будет небезынтересно узнать, что в ходе работ мы имели счастье натолкнуться на мощный пласт угля, который, вероятно, со временем сможет окупить все расходы нашего предприятия. Главным нашим затруднением были подземные источники в нижне-меловых слоях и пески Гастингса, но мы их преодолели. Теперь мы достигли нижнего этажа, а в нижнем этаже будет работать не кто иной, как мистер Пирлесс Джонс. Вы, сэр, представляете из себя комара, а ваш артезианский бур является комариным жалом. Мозг сделал свое дело. Мыслитель может отойти в сторону. Теперь очередь механика, несравненного с его металлическим жалом. Вам теперь ясно?
— Но вы упомянули цифры: восемь миль, — воскликнул я. — Но известно ли вам, сэр, что пять тысяч футов считаются пределом возможности артезианского бурения? Я отлично знаком с одним колодцем в Верхней Силезии, глубиной в шесть тысяч двести футов, но это исключительная вещь, своего рода чудо техники.
— Вы меня не поняли, мистер Несравненный. Либо мои объяснения, либо ваш мозг недостаточно ясны, и я не буду настаивать — что именно. Я прекрасно осведомлен о пределах артезианского бурения. Я не истратил бы миллионы фунтов стерлингов на колоссальный туннель, если бы мог обойтись грошовым шестидюймовым буром. Все, что я от вас требую, — это приготовить бурав, обладающий всей возможной остротой, не более ста футов в длину, приводимый в действие электрическим мотором. Совершенно достаточно обыкновенного ударного бурава, поднимающегося обратно силой собственного веса.
— Но почему с электромотором?
— Я здесь для того, чтобы давать приказы, а не разъяснения, мистер Джонс. Слушайте. Прежде чем вы окончите свою работу, может случиться, повторяю — может случиться, что ваша жизнь будет зависеть от того, что бурав можно приводить в действие электричеством на расстоянии. Я надеюсь, это возможно сделать.
— Конечно, можно.
— Тогда приготовьтесь. Не все еще готово для нашего активного выступления, но вы теперь же приступите к приготовлениям. Больше мне нечего вам сказать.
— Но мне необходимо, — возразил я, — знать, какого рода почву будет проходить бурав: песок, глину или лесс — каждый вид почвы требует особого обращения.
— Ну, скажем, слизь, желе, — ответил Челленджер. — Да, теперь мы будем рассчитывать, что вашему бураву предстоит пробить слой слизи. А теперь, мистер Джонс, я должен обратиться к довольно важным делам и поэтому пожелаю вам доброго утра. Формальный контракт с упоминанием суммы и всего прочего вы можете подписать с моим главным производителем работ.
Я поклонился и повернулся, но, не дойдя до двери, остановился. Любопытство одолело. Он писал тупым пером, отчаянно царапал бумагу и сердито посмотрел на меня.
— Ну, сэр, чего еще? Я надеялся, что вы ушли.
— Я только хотел спросить вас, сэр, какова может быть цель невероятного эксперимента.
— Прочь, сэр, прочь! — сердито крикнул он. — Старайтесь возвыситься над меркантильными и утилитарными областями торгашества. Пошлите к чертям ваши испытания и деловые стандарты. Наука ищет знания. Пусть знание ведет нас, куда захочет, все равно мы должны стремиться к нему. Узнать раз навсегда, кто мы, почему и где мы находимся — разве это само по себе не величайшая мечта человечества. Идите, сэр, идите.
И опять его огромная косматая голова склонилась над бумагами, и борода разметалась по столу. Тупое перо заскрипело еще пронзительнее прежнего. Я ушел от этого необыкновенного человека, а в голове моей вихрем кружились мысли о странном предприятии, участником которого я только что стал.
Придя в свою контору, я застал там широко улыбающегося Тэда Мелоуна, ожидавшего результатов моего визита к Челленджеру.
— Ну? — воскликнул он. — Не стало хуже? Ни скандалов, ни битвы, ни покушения на вашу жизнь? Наверное, вы были с ним очень тактичны. Что вы думаете о старике?
— Самый тяжелый, наглый, нетерпимый, самовлюбленный человек из всех, кого я встречал, но…
— Вот, вот, — перебил Мелоун. — Все мы доходим до этого «но». Верно, он именно таков, как вы говорите, и даже много неприятнее, но чувствуешь, что такого большого человека нельзя измерять нашей обычной меркой и от него можно вынести то, чего не позволишь никому на свете. Не так ли?
— Ну, я не настолько близко его знаю пока, чтобы уверенно ответить, но должен признаться, что если он не просто буйнопомешанный и то, что он утверждает, правда, тогда он действительно выдающаяся личность. Но правда ли это?
— Разумеется, правда. Челленджер всегда прав. Ну, до чего же вы договорились? Говорил он вам о Хенгист-Дауне?
— Да, мельком.
— Ну, так поверьте мне, что это предприятие колоссально — колоссально по замыслу и колоссально по выполнению. Он ненавидит всех газетчиков, но доверяет мне, зная, что я не сообщу больше того, на что он меня уполномочит. Поэтому мне известны его планы, по крайней мере многие из них. Это такая хитрая старая птица, что никогда не знаешь, что у него творится там, на донышке. Как бы то ни было, я знаю достаточно, чтобы уверить вас, что Хенгист-Даун совершенно конкретное предложение, почти законченное. Мой вам совет: пока просто ждите событий, но потихоньку подготовляйтесь к ним, приводите в порядок свои материалы. Вы довольно скоро получите известия или от него, или от меня.
Известия пришли от самого Мелоуна. Через несколько недель он спозаранку явился ко мне в контору в роли вестника.