— А как насчет вулканов?
— Да-да-да. Они соответствуют тепловым точкам нашего тела. Мысли путались у меня в голове — я судорожно пытался найти аргументы против этих чудовищных фантазий.
— А температура?! — закричал я. — Ведь неопровержимо доказано, что она стремительно повышается по мере продвижения в глубь Земли, а центр Земли — это расплавленная субстанция!
Он отмел мои доводы:
— Возможно, вы знаете, сэр — ведь среднее образование теперь доступно каждому, — что Земля несколько сплющена у полюсов. Это означает, что полюс ближе к центру, чем любая другая точка земной поверхности, и таким образом в гораздо большей степени подвержен воздействию тепла, о котором вы говорите. Если следовать вашей логике, то на полюсах должен быть тропический климат!
— Эта идея совершенно нова для меня.
— Еще бы. Выдвигать новые идеи, которые поначалу удивляют простых смертных, — это привилегия оригинально мыслящей личности. А теперь, сэр, взгляните: что это такое? — он поднял со стола небольшой предмет.
— Полагаю, морской еж.
— Именно! — воскликнул он с несколько преувеличенным восторгом, как если бы услышал разумные слова из уст ребенка. — Это морской еж, обыкновенный Echinus. Природа воспроизводит себя в разных видах, размер здесь не так важен. Этот еж — модель, прототип Земли. Вы видите, у него не идеально круглая форма, он слегка приплюснут у полюсов. Давайте представим себе Землю в виде огромного морского ежа. Что вы на это скажете? Я мог бы сказать, что все это чушь, но постеснялся и стал подбирать довод, опровергающий его конкретные положения.
— Живое существо нуждается в пище, — сказал я, — а чем питается гигантский организм Земли?
— Замечательный вопрос! Замечательный! — заявил профессор с изрядной долей снисходительности. — Вы быстро схватываете очевидное, но более сложные вещи доходят до вас с трудом. Чем питается земной организм? Обратимся к нашему маленькому другу — ежу. Вода, в которой он обитает, проходит через поры его крохотного тельца и обеспечивает питание.
— Так вы полагаете, что вода…
— Нет, сэр, не вода. Эфир. Земля пасется на орбитальных полях в космическом пространстве, и по мере ее вращения эфир проникает внутрь ее организма, обеспечивая тем самым его жизнедеятельность. Целая стайка других планет-ежей делает то же самое: Венера, Марс и остальные, — и у каждой свое пастбище.
Этот человек был совершенно безумен, но спорить с ним не следовало. Он принял мое молчание как знак согласия и улыбнулся с самым добродушным видом.
— Похоже, мы делаем успехи, — заметил он. — Впереди уже виден свет. Поначалу он, конечно, несколько ослепляет, но скоро мы к нему привыкнем. Прошу вас уделить мне еще несколько минут, и мы покончим с этим существом у меня в руке. Допустим, что по твердой оболочке его тела ползают некие крохотные насекомые. Как вы думаете, будет ли еж знать об их существовании?
— Думаю, что нет.
— Теперь вам, надеюсь, ясно, что Земля не имеет ни малейшего представления о том, как человечество эксплуатирует ее. Она не подозревает ни о развитии растительного мира, ни об эволюции живых существ, которые расплодились на ней за время ее путешествий вокруг солнца, словно ракушки на днище старого корабля. Таково нынешнее положение вещей, которое я и предлагаю изменить.
Я остолбенел.
— Как это изменить?!
— Я хочу, чтобы Земля узнала, что существует по меньшей мере один человек — Джордж Эдуард Челленджер, — который просит внимания, — нет, который требует к себе внимания. Для нее это наверняка будет первый опыт такого рода.
— А как, интересно, вам это удастся?
— Ага, вот тут-то мы и подошли к самому главному. Давайте вновь обратимся к интересному маленькому созданию, которое я держу в руке. Под этой защитной коркой все сплошь нервы и чувствительные центры. Вполне очевидно, что если паразитирующее на нем существо пожелает привлечь к себе внимание, то ему достаточно будет проделать отверстие в этом панцире и таким образом возбудить сенсорный аппарат.
— Безусловно.
— Возьмем другой пример: допустим, блоха или комар ползает по нашему телу, но мы не замечаем этого до тех пор, пока насекомое не вонзит свой хоботок в кожу, которая и есть наша защитная оболочка. Это, кстати, служит нам неприятным напоминанием о том, что мы не одни. Теперь, надеюсь, вам ясна моя мысль. Опять во тьме забрезжил свет.
— О Боже! Так вы предлагаете вонзить жало в земную кору? С удовлетворенным видом он закрыл глаза.
— Перед вами, — сказал он, — первый человек, который пробуравит эту огрубевшую шкуру. Можно даже сказать об этом, как о свершившемся факте: который пробуравил ее.
— Вы… сделали это?
— При весьма эффективном содействии Мордена и Ко; думаю, можно сказать: да, я сделал это. Несколько лет неустанной работы, которая, не прекращаясь ни днем, ни ночью, велась при помощи всевозможных буров, сверл, землечерпалок и взрывов и в конце концов привела нас к цели.
— Вы хотите сказать, что пробили кору?
— Если ваше замечание означает удивление, то это еще ничего. Но если оно означает недоверие…
— Что вы! Избави Бог, сэр!
— Вам придется принять мои слова на веру. Мы пробили кору. Если быть точным, то ее толщина составила четырнадцать тысяч четыреста сорок два ярда, или, грубо говоря, восемь миль. Возможно, вам будет интересно узнать, что в ходе работ мы наткнулись на угольные пласты, которые в конечном итоге возместят нам расходы. Нашей главной трудностью были подземые источники в нижнемеловых слоях и гастингские песчаники, но мы их преодолели. Теперь нам предстоит заключительный этап, и он пройдет у нас под знаком мистера Пэрлисса Джоунса. Вы, сэр, в роли комара, ваш артезианский бур — как жалящий хоботок. Интеллект сделал свое дело: мыслитель уходит со сцены. Теперь выход инженера, несравненного — с его металлическим жалом. Я достаточно ясно выражаюсь?