Дмитрий зашел в свою комнатку и лег на кровать. Бабинька доверяла, что он слушает ее сквозь занавеску, и говорила громче, для него тоже:
— Меня там одна старуха назвала бестолковой, что я свою родину споминаю, обидела меня. Ета старуха живет чуть не на том месте, где партизаны погибли. Она думает, ето просто жизнь ей досталась? Самые лучшие головы сложили. Ета старуха — чо ей: живет хорошо и ладно, наверно, думает — ей господь жизнь послал хорошую за то, что она удостоила богу. Почему она меня ругала? Етой старухе понять? Она меня обидела. Надо же.
Дмитрий вышел и сел подле нее.
— Дак, Дмитрий, скажи мне, она чо, не знает, што ли, как у нас было?
— Кто?
— Ета старуха.
— Да я-то ее не видел.
— Это я просто так тебя спрашиваю. Или и ты не понимаешь? Ты ж не Митюха-шофер. То пень бестолковой, обгорелой. В Караканке моей изб мало, вся деревня пуста. Куда делся мой Каракан? Сколько рыбы было, пересох весь, и куда делось мое любимое озеро, как тогда было полное, думаешь: вот прольется и затопит? Озеро девятнадцать аршин глубины, сейчас как будто в чашке водички на донышке. Чай пили из Каракана. А около озера капуста росла, дак в мешок только три вилка входило. Боже мой, говорю себе, ето чо сделалось-то, интересно бы узнать, куда река-то девалась? Надо же подумать! Где моя рыбка, которую я ловила, бабушка говорила: «Ох, там ее никогда не выловить неводами, хоть с обоих сторон ловить, а как ситом, дак за десять тысяч лет не выловить!» Бабушка моя хохотала. А етой старухе наплевать. Она умная, а я полоумная. А вы, добрые люди, скажите, не пожалейте времячка для меня, скажите, чо это такое? Ето родина моя. Я живу на свете етом, потому и жалею. Напишите мне про мою родину, я бы читала и плакала.
— Чем же тебе, Бабинька, помочь-то? — приобнял ее Дмитрий. — Все по очереди стареют, и никому их не жалко.
— Никто не виноват, што мне некому водички принести. Ну чо, спать? Надоела вам, с ума вас сбиваю, пойду радио слушать. Я его не выключаю, пока не перестанет. Больше люблю обозревателей из Москвы. До свидания.
Дмитрий под руку провел ее за ворота, покурил на морозе. Тут его и застал Антон. В первую минуту Дмитрий стоял как пойманный. «Приехал, — как будто должен был обвинить Антон, — а не заходишь, скрываешься от меня. Никита тебе дороже?» Они поздоровались без радости. В трескучий мороз Антон притопал в коротеньком тонком пальто, в шляпе, на ногах ботиночки. Дмитрий мгновенно сжалился и повел старого друга в избу. Раздеться Антон отказался. Он, видно, страдал от того, что Дмитрий не сообщил ему о своем приезде. Всякий провинившийся ищет виновность в другом. Так и Антон. Дмитрия сперва ранила, потом возмутила наглость Антона при встрече с Егором на Ярославском вокзале. На что он теперь надеялся? Возможно, Дмитрий был для Антона последним, кто по мягкости своей оторвется от двух друзей? Или он просто соскучился?
— Чаю хочешь?
— Изволь не беспокоиться, — мягко, но неискренне отстранил Антон. — Я на два слова.
У всех так, что ли? Мы не прощаем и малости самым дорогим и близким. Мы кланяемся чужим, терпим их гадости, тупость, лицемерие, проводим в их кругу натужные часы и спокойно, с кивочками и улыбочками, убираемся домой. А друзьям и любимым не прощаем ничего. Где ж былая святая наивность и вера в вечность их немой клятвы? что ушло из души? когда?
— Я очень ждал тебя, — сказал Антон. — Написал тебе в ноябре большое письмо и не послал.
— Побоялся прорвавшегося чувства?
— Ведь ты бы обсуждал мои чувства с ними? Мне это неприятно.
— Потому и просишь вернуть старые письма?
— Мое право.
— А там весь ты, Заварзин. Себя разрушаешь.
— Вами дорожить? Сами не даете? У них психология приспособленца: «ведь живем же! не померли!» Я чужим не прощаю греха, а своим и подавно.
— Ну почему-у, почему, — вскочил Дмитрий обиженно, — почему надо все ломать? Почему, если ты хочешь друга исправить, надо бить его по лицу ботинком? У кого ты воспринял эту садистскую лживую теорию: добро должно быть с кулаками? Не поверишь, я больше вас всех страдаю. Я устал метаться между вами.
— Сам боролся, вспомни-ка.
— Я не хотел бороться, меня втянули. Я родился мирить, смягчать, ужасно не люблю драк. Вы мне дороги, и таких я уже не найду. А теперь что?