— Ну вот! — приняла она его всерьез. — Ты даже в этом не хочешь помочь мне? Противный.
— Я закажу приказчику, он тебе все принесет.
— Какому приказчику?! А-а, — отмахнулась она рукой. — Ой, я ду-ра, я же все принимаю серьезно, ну тебя, ты не шути так. Пошли. А где мы найдем друг друга?
— Если уж не у того вон фонтана, то на том свете.
— Ладно! Или в крайнем случае: когда будут выгонять из магазина и я не успею к фонтану, тогда жду у «Славянского базара». Ладно? Ну иди, — сказала она и поправила ему воротник.
Они были сейчас как семейные.
Фонтан находился на 2-й линии первого этажа. Егор подошел к нему без четверти девять. И как же он ждал ее! За пятнадцать минут успел стосковаться, потому что представил, как через час ее вот так же не будет! Кончалась их короткая идиллия. Небо, звезды, лес, утренние, полуночные разговоры друг с другом затолкутся, испестрятся чередой ненужных встреч, домашней скукой, теснотой в автобусах, магазинах. Голос будет не слышен. Жутко привыкать к быту.
«Бедная моя, прекрасная, как ты будешь жить?»
Платье она не купила; было девять часов, и кассирша прекратила выбивать чеки.
На улице он заметил, что К. плачет.
— Ну такая я невезучая! Ну во всем!
— Ничего, ничего.
— Была в Москве и на память ничего не привезу. У нас таких нет. И роет мой, и цвет нравится, темно-синий. Белый воротничок, и карманы с белой полоской.
— Мы купим лучше. Я тебе вышлю.
— Ты перепутаешь. Знаешь, где оно висит? Справа от кассы, третье. Ну так жалко! — встряхнула она рукой как девчонка.
Он дал ей успокоиться; через несколько шагов она взяла его под руку, и они снова принялись думать о прощании. Настали сумерки.
— Мне ж надо бы позвонить, — сказал Егор у «Славянского базара». — Где я буду ночевать?
— Домой тебе нельзя, — заговорщицки сказала К.
— Я же на съемках.
Монеты проваливались.
— Впереди еще есть, — успокаивала его К.; ей казалось, что он злится.
Но к кому звонить? Есть знакомые, которые бы с удовольствием пустили его на ночь, но они ничего не должны знать, проболтаются Наташе. Егор достал записную книжку. Владиславу? Длинные гудки бесполезно позвучали в его пустой квартире. Но если он и дома, то с девицей, и трубку не поднимет. Кому еще? Все женские, женские адреса вписаны, — старые неначавшиеся связи, сами своей рукой писали ему номера телефонов, да так и пропали со временем некогда заманчивые обольщения и надежды. «Я Егорушку люблю и жду!» — была и такая строчка под цифрами, и теперь не вспомнить, когда это случилось. Наконец Егор выбрал еще один номер. Взглянул: К. издалека мнительно следила за ним, пытаясь по лицу угадать, не с женщиной ли он разговаривает. Он действительно разговаривал с женщиной, женой приятеля гримера. Они дружили, там его не выдадут.
— Устроился?
— Ты так спрашиваешь…
— Я волнуюсь за тебя…
— Перебьюсь. Пошли потихоньку, — позвал Егор. — Билет возьмем.
Такой невозвратимой утратой казалось им потом хождение по подземным переходам, между Казанским и Ярославским вокзалами. Сначала на Ярославском она купила в пятом окошке билет.
— Я возьму два, — поедем? — просовывая руку к тарелочке для денег и поворачивая к нему лицо, сказала К. — А следующей ночью вернешься.
— Куда же?! И рад бы, да нельзя.
Ему в эту минуту не хотелось. Суеверие подсказывало ему: не надо; опять возникнут осложнения, и к тому же прощание в ее городе сожмет их большим горем. Да и будет он биться целый день в ожидании ее с работы, натужливо отпускать ее на ночлег к матери и, может, раскаиваться. «Надо бы жить…» — снова благословенным сочувственным шепотом сказал кто-то над ухом.
Желтый портфель ее лежал на Казанском.
— Вот сюда мы приехали двенадцать лет назад, — показал Егор рукой на третий подъезд. — Троицей. В старом затасканном чемодане без замков — его мы выбросили под откос где-то возле Мурома — везли несметное множество стряпни (Димкина матушка наложила), вареные курицы были, котлеты, еще что-то. Пять суток ехали! Даже купались под Златоустом — поезд какой-то был медленный. Но и двенадцать лет — тоже время. Сейчас «Сибиряк», фирменный. Вот тут, тут мы вышли, — сам удивлялся теперь Егор. — Три дурачка. А теперь я с тобо-ой…
К. сжала его руку: мол, и хорошо, это тоже память.
— Казанский вокзал… Ах ты-ы! — Егор вспомнил годы. — Вся Россия через него прошла. Вот эти росписи под потолком, видишь? Ордена, оружие. Сколько ребят, теперь знаменитых, а тогда робких, тут протолкалось. Сколько назад ни с чем уехало — навсегда!.. А там мы кофе пили! Станем в очередь?