— Микросхемы кое-какие нужны, — озабоченно объясняет мне Родин. «Ну и нахал, — думаю я. — Мало ему Мартынов, что ли, обещал?
— У меня самого есть микросхемы, — говорю я с радостью. — Я, когда радиолюбительством занимался, приобрел в магазине.
— Так то свои…
— Какая вам разница?
— Ну, ладно, — флегматично соглашается он. — Тогда пошли.
Он одевается, и мы, к моему удивлению, идем в заводоуправление в кабинет заместителя главного энергетика.
— Ага, — констатирует замглавного, — сам пришел. — Он жмет Родину руку, плотоядно разглядывая его с ног до головы. Меня он не замечает. — Ты что же, уважаемый, делаешь? Ты когда обещал монтаж закончить?
— В марте.
— А сейчас?
— Александр Герасимович, отложим пока этот разговор. Я к вам по другому делу. Мне нужно пятьдесят метров кабелька для проводки. Лично мне, — еще раз подчеркивает Родин.
— Это не проблема, давай вот с чем разберемся, — говорит замглавного, и они начинают тягучий разговор о взаимных обязательствах, условиях, обещаниях, уступках и т. д. Их дела настолько завязаны и сложны, что понять, о чем конкретно идет речь, я не могу. Мне становится тоскливо. Наконец, к моему удивлению, Родин на что-то соглашается, и видно, что это ему далось нелегко. Замглавного пишет записку и отдает мастеру. Тот прощается, и мы выходим. Родин взмок.
— На, — говорит он, отдавая мне записку. — Иди на заводской склад. Мой телефон ты знаешь. Счастливо.
Я благодарю его и иду на склад, где получаю злополучный кабель. Вдруг меня осеняет.
— А как же я через проходную пойду? — спрашиваю я кладовщика тоскливо.
— А я откуда знаю? — говорит тот вяло, глядя на меня утомленно.
Меня уже настолько раскачали, что я готов просто вышвырнуть этот кабель, но останавливаюсь и иду в курилку, чтобы успокоиться. Только сейчас я глянул на все это другими глазами, проклиная себя и Григорьева с его поручением.
— Закурить не найдется? — вдруг слышу я. Передо мной останавливается товарищ в фуфайке. Я угощаю его сигаретой.
— Дорогие! — говорит он и смотрит на меня с уважением. Я мычу в ответ, что, мол, ничего, сам иногда стреляю.
— Ты чего завял? — спрашивает он, глядя на мой понурый вид.
Я объясняю.
— Тьфу, — сплевывает он, — нашел проблему. Штоф будет?
Я поднимаю глаза. Я потрясен. Мне казалось, что я прыгаю по кочкам на болоте, а оказывается я еду по отлично накатанной дороге.
— Будет, — говорю я. — А как же вы…
— Это не твоя забота, — говорит он, берет мой кабель и бросает его на кучу мусора в машину, стоящую рядом.
— После смены зайдешь в недостроенную будку за заводом, знаешь где? — спрашивает он по-деловому. — В правом углу будет лежать. Меня найдешь… — он дает телефон.
К обеду подхожу на свое рабочее место.
— Ну как, все в порядке? — спрашивает меня Тимохин.
— В порядке, — говорю я. Однако еще долго не могу сосредоточиться на деле.
Вечером вхожу в свою комнату и бросаю у порога плод моей сегодняшней авантюры. Я весь вывозился, по спине между лопаток струйкой течет пот. Григорьев встает с кровати и откладывает в сторону книгу под названием «Инквизиция». Он читает очень много, интересы его весьма обширны. Они простираются от сказок до Библии, включая весь ассортимент интересов промежуточного возраста между детством и старостью. Я не уверен, что у него в этом деле есть какая-нибудь система, однако знания его, как ни странно, упорядочены и небрежных суждений о чем-либо в своем присутствии он не терпит. Сейчас он смотрит на меня уставшими глазами, он как-то осунулся, резче стала обозначаться его сутулость, но в его постоянной собранности сомневаться не приходится.
— Попрошу в дальнейшем освободить меня от подобных поручений, — спокойно говорю я, раздеваясь. Я, что называется, перегорел. Раньше все это я бы выразил иначе.
Григорьев закуривает и молчит.
— Ладно, — говорит он наконец, — и на том спасибо.
Я размышляю о том, что старался в общем-то не для себя, никаких корыстных интересов в своей деятельности я не усматриваю. Можно даже говорить о рациональном перераспределении ценностей, о шефстве производства над средним образованием и т. д. Однако дело представляется «добрым» с большим натягом.
— Много наобещал? — спрашивает Григорьев.
— Достаточно, — говорю я с неохотой. — Оброс связями, а чем больше связей, тем меньше «степеней свободы». Я правильно излагаю законы механики?
— Брось ты это чистоплюйство. Ты взрослеть-то собираешься когда-нибудь?
— Мы с тобой живем разными вещами, — говорю я и тоже закуриваю, — иногда мы смотрим на один и тот же предмет, а видим два разных.