Председатель предлагает выступать еще, и тут, конечно, поднимается Петя. Уж лучше бы он не высовывался.
— Воспитание гражданина невозможно без воспитания любви к фауне и флоре, — начинает он издалека. Голос его крепнет. — Я думаю, что прочитанные произведения достойны публикации. Но добавлю, что проблему можно поставить шире, острее, и, я бы сказал, злее… Что значит, острее в данном случае? Это значит, например, заменить пьяного обывателя пьяной женщиной. Тогда картина будет еще отвратительней. А если посмотреть шире, то пусть их будет две. Так и хочется сказать: «Человек! Руки прочь от природы. Винегрет на вашем столе — не единственное, на что она способна».
Не успевают отгреметь аплодисменты, как Женя Давыдов берет гитару, переходя к завершающей части вечера.
Я иду по вечернему городу. В дверях ресторана стоит тучный мужчина и, блаженно улыбаясь, вытирается платком. С балкона на него поливает перед сном малыш и зевает. Все правильно. Прошел будничный день, и заканчиваться он должен будничными делами.
Идет четвертая пара занятий. Рука моя записывает очередную лекцию, как будто ничего общего со мной не имея. Все-таки четвертый курс, какой-никакой, а навык. Но, как говорят производственники, на заводе придется уже не раздваиваться, а развосьмеряться. Ничего не скажешь, блестящие перспективы сохранения цельности натуры.
Я внезапно вспоминаю, что отец, провожая учиться, наказывал: «Всегда помни, что ты — Иванов!» Делаю усилие, чтобы сосредоточиться. Правда, ничего примечательного в своей фамилии я не нахожу, но зато как красиво сказано.
Рядом сидит Валерка Нестеров. За день мы уже порядочно надоели друг другу, тем не менее краем глаза замечаю, что он на меня смотрит. Я поворачиваюсь к нему и содрогаюсь: он меня не узнает. Медленно подношу руку к Валеркиному уху и дергаю. Он встряхивается и продолжает писать. Я тоже возвращаюсь к лекции, отодвинувшись от него на всякий случай.
Наконец, звонок с последней пары занятий. Мы не спеша собираем конспекты и снова напрягаемся: все начинает решать скорость. В столовой час пик. Очередь похожа на гигантскую гусеницу, даже две. Вторая — приятельница первой. Мы с Валеркой замечаем знакомого и радостно вопим из дверей. Наш приятель вздрагивает и не поворачивается. Нестеров обнимает его за плечи, и наш общий друг медленно начинает признавать, что мы знакомы. Непосредственность во все времена была самым страшным оружием, и через пятнадцать минут мы, сытые и довольные, идем в общежитие.
Делать в общежитии нам абсолютно нечего, но так уж повелось: не навестил друзей — день провел неполноценно. Правда, друзьям такие посещения не всегда приятны, но гостеприимство надо же воспитывать.
На дверях комнаты висит объявление: «Сахара нет, масла нет, денег нет, курить нечего». Мы входим. За столом согнулся Миша Болотов и смотрит на логарифмическую линейку. Он работает всегда. Вот из кого можно сделать гвоздь. Правда, он получился бы согнутый, но зато разогнуть его было бы невозможно.
Валерка подходит и целует Болотова в затылок. Миша что-то бурчит. Я сажусь на свою бывшую кровать и закуриваю. За три года жизни общежитие действительно стало для меня, как пишут в газетах, родным домом. Моя кровать — мой бункер, моя гавань, единственное место на земле, где приходишь к полному согласию с самим собой. Она уютна и тепла, как объятия матери. Я уже начинаю жалеть, что ушел на квартиру.
— Миша, я возвращаюсь! — торжественно объявляю я.
Болотов отрывается от бумаг с таким неудовольствием, что я почти слышу хруст и скрежет его зашатавшихся железобетонных устоев. Он наклоняет голову, как будто хочет меня боднуть, и смотрит поверх очков.
— Предатель, — говорит он, — что ты вообще хочешь получить на квартире? Имитацию домашнего очага?
— Что ты понимаешь.
— Тебя понять трудно, ты ведь душа ищущая, куда мне.
— Видишь ли, чтобы стать толковым плотником, не обязательно всю жизнь спать у верстака.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты работал когда-нибудь на заводе?
— Немного.
— Так вот представь себе, что все выходные дни ты проводишь на заводском дворе. Развлекайся, как можешь, только помни, что у тебя горит план. А вообще, брат, извини, я думал, ты это понимаешь.
— Вот значит как…
— Знаешь, я сейчас успеваю сделать больше и еще время остается. Опять же спина твоя натруженная сниться мне перестала, как укор совести. Так что сдвиги уже есть, и в лучшую сторону. Пошли и ты со мной к Раисе Петровне. Она таких, как ты, тоже берет.
— Насчет сдвигов — это ты правильно сказал. Только они у тебя начались немного раньше, чем ты думаешь, — Мишин взгляд излучает прямо лавину тепла и дружеского сочувствия. Мой взгляд отвечает глубокой признательностью. Нестеров смеется.