Словом, диспозиция такая: мы — обычная пара средних лет, коротающая вечер пятницы, и мне это представляется правильным. А на призывы Пенни к тому, чтобы он «сматывал удочки», мне плевать. Это мой брак и мое решение, и мне невыносима мысль о том, чтобы все это полетело в тартарары.
Месяц спустя после обещанного, но Спенсер все-таки собрался нас навестить. Теперь, когда худший момент кризиса под названием «Эстелл», похоже, миновал, его приезд — большая радость. Он наполняет дом своим громким раскатистым смехом и невероятными историями о концертах, на которых работал, и мне это ужасно нравится. Он приехал с Милли, своей девушкой — исключительно деятельной особой, которая способна раскопать в благотворительном магазинчике потрепанное атласное покрывало ядовито-зеленого цвета и сшить из него потрясающую юбку.
У нее точеные черты лица и грива светло-каштановых курчавых волос. Иззи потрясена до глубины души — несмотря на то, что мы уже неоднократно встречались с ней, — ходит за Милли хвостом и трещит без умолку. Вот мы впятером сидим в залитой солнцем кухне, и кажется невероятным, что чуть больше месяца назад я читала в саду те ужасные эсэмэски.
Как обычно, Спенсер не удосужился предупредить нас о том, что едет в Глазго — просто позвонил с автозаправки сказать, что уже в пути и будет где-то через час, и ни словом не обмолвился о том, что Милли с ним. Еды почти не было, и я запаниковала: я люблю устраивать к его приезду настоящий пир.
— Приготовь омлет, — сказал он.
Именно этим я сейчас занимаюсь (тем более что он его обожает).
— Как поживает экструзионный бизнес? — весело интересуется он, когда я приношу огромную миску домашних золотистых чипсов и мы садимся за стол.
— Процветает, — с улыбкой отвечаю я.
Спенсер пристально смотрит на меня. Его голубые глаза ярко блестят за стеклами очков в темной оправе, и сейчас мне начинает казаться: а вдруг он понял, что с момента нашей последней встречи что-то произошло.
— Тебе нужно вернуться в театр, мама, — говорит он, — и делать то, что тебе нравится. А там ты только теряешь время.
— Да, правильно, — соглашается Милли. Она работает в стиле перформанс, пробует себя в разных жанрах — в танце, устном творчестве, в поэзии — и регулярно принимает участие в Эдинбургском фестивале искусств. Ее целеустремленность и уверенность в себе — в двадцать-то лет — меня просто потрясают.
— Кто сказал, что мне не нравится то, что я делаю? — с улыбкой говорю я, понимая всю бессмысленность рассуждений о том, что в моем возрасте стабильный рабочий график куда ценнее того, что Спенсер называет погоней за мечтой. И когда он только происходит — этот крен в сторону разумного жизненного пути?
— Я могу показать Милли свой гардероб? — спрашивает Иззи, как только обед подходит к концу. Она обожает наряжаться.
— Ну конечно, — говорю я, а у самой сердце трепещет от радости, когда они вместе убегают.
Спенсер берет из миски еще чипсов.
— Все было замечательно, мама. Ты делаешь лучшие омлеты в мире.
— Это верно, — подает голос Энди. — Я все время говорю ей об этом.
— Сколько похвалы, — замечаю я, когда мы принимаемся убирать со стола, — она того и гляди ударит мне в голову.
— Даже по прошествии стольких лет, — с усмешкой обращается Энди к сыну, — она не хочет рассказать мне свой секрет.
— Если скажу, тебя придется убить, — говорю я.
Он хохочет и обнимает меня рукой за талию, а я замечаю на лице у Спенсера выражение облегчения, точно он думает: «Ну, значит, у них все в порядке».
Иззи прибегает на кухню в ярком наряде, который девочки придумали вместе: желтый топ, красные брючки, боа из ядовито-зеленых перьев и максимальное количество безделушек, которое может нацепить на себя семилетняя девочка.
— Значит, Милли можно помогать тебе с выбором одежды, а маме нельзя? — подтруниваю я над ней, одновременно фотографируя ее на телефон.
— Да, потому что Милли разбирается в моде, — хихикает она.
— Пенни тоже разбирается, но ты и ей не разрешаешь выбирать наряды.
Иззи лукаво усмехается.
— Пенни сказала плохое слово на букву «х», — объявляет она, а Спенсер делает вид, что глубоко шокирован.
— Да ты что? Это возмутительно! А из-за чего?
— Из-за чего, мама? — Иззи смотрит на меня. — Она не хотела посыпать суп сыром?